Однако такой подход к этой трагической фигуре периода заката хасидизма был бы слишком поверхностным, если бы мы объясняли все события его жизни исходя из его личностных свойств и не принимали во внимание перемены, происходившие в самом хасидском движении. Я полагаю, что закат этого великого движения, бывшего в первую очередь великим религиозным движением, – это самое суровое испытание, которому только может подвергнуться искренне верующий человек, значительно более суровое испытание, нежели личная судьба сама по себе. А ведь рабби Мендл был искренне верующим человеком. Однажды он сказал: «У меня есть вера, а вера яснее видения».
Для меня лично самым важным вопросом является следующий: как подобного рода близость к Богу могла смениться такой отдаленностью от Бога? Во всей истории хасидизма этот вопрос возникает лишь в связи со школой Пшисхи. Слова Йеѓуди относительно «нынешних вождей», которые «тоже будут не лучше», свидетельствуют о том, что он уже осознавал эту опасность – и потому пытался бороться с нею, призывая всех не медля сделать решающий шаг, совершить над собой решающее усилие и встать на истинный путь. Этот вопрос беспокоил также и рабби Бунима – достаточно вспомнить хотя бы, с каким негодованием говорил он о «хасидах сатаны»; известно, впрочем, что на это он сам и отвечал: «Пастырь есть всегда, но порой он где-то таится, и тогда его действительно вроде бы и нет – для овец, поскольку они его не видят». А во времена рабби Мендла упадок хасидизма стал настолько очевиден и сам рабби настолько сильно ощутил его, что не вынес такого удара.
Кризис пришелся на вечер пятницы: рабби не сказал кидуш и до полуночи не выходил к субботней трапезе. Дошедшие до нас устные рассказы о том, что произошло затем, не совпадают в деталях, но все сводится к тому, что рабби Мендл выразил внутренний бунт своим отношением к Торе. Так оно случилось, и не столь важно, действительно ли он произнес слова, приписываемые ему группой маскилим, о том, что человек со всеми его желаниями и страстями есть часть Бога, или он возгласил: «Нет суда и нет судьи!»[10], или всего лишь взял подсвечник и тем самым демонстративно согрешил против установлений субботы.
Любое из этих действий выглядело настолько шокирующим, что не возникает никаких сомнений относительно правдивости того, что произошло далее и в чем сходятся все источники имеющихся у нас сведений. Рабби Мордехай-Йосеф, учившийся у рабби Бунима вместе с рабби Мендлом, а потом ставший его учеником и всегда бывший его тайным соперником, вскричал: «Скрижали и разбитые скрижали равно хранились в Ковчеге Завета[11],