– И вот, послушайте, как же это понимать, если у нас в деревне не только машины скорой помощи нет, но и кислородных баллонов на всякий случай, – нарочито громко возмущался он, пожирая её жадным взглядом. – А дороги! Осенью по нашим дорогам никуда не выехать. И во всей округе – ни одной работающей церкви. Разве так можно в России? В Святой Руси.
– Да. Нельзя, нельзя, – согласилась с ним Людмила.
– А если телевизор сломается, к примеру, – вообще, хоть волком вой. Сиди и смотри целый день в окно, как сыч. Никаких развлечений… Хорошо, я своим старикам два цветных купил на всякий случай. Пусть смотрят. У меня пока деньги есть, получаю неплохо.
– Да-да. Я вас понимаю, – ответила ему Людмила.
– Провинция вымирает от бескультурья, я вам скажу. Люди замыкаются в своем убогом мирке и живут одними заботами о пропитании. Большая политика здесь никого не интересует, большая литература – тем более. Люди живут, повинуясь инстинктам, опираясь на некую пуританскую философию, в основе которой христианский аскетизм. Но эта философия не обогащает. Она заводит в тупик.
– Да-да, – зевая, согласилась с ним Людмила, толком не понимая, о чем идет речь.
Он, глядя на неё, стал широко и обольстительно улыбаться. Потом, удовлетворенный чем-то своим, вышел покурить на крыльцо. Под ним звонко пропели промерзшие половицы. После этого Людмила быстро встала со своего места, подхватила на руку его плащ и вышла следом за ним. Он как-то удивленно и растерянно посмотрел на неё.
– Вы извините меня, но я уже сплю, – сказала она виновато, протягивая ему верхнюю одежду. Он с печальным видом принял синий плащ летчика и, ничего не сказав, отвернулся. Видимо, не ожидал такого быстрого финала, не предвидел его.
Ночь была удивительно тихой и лунной. Серебристый свет струился по снегам и проталинам. Улица была неподвижна и холодна. Часть её оставалась в тени, а другая часть была залита, затоплена до краев ночным синеватым сиянием. Глаза у Павла Александровича, кажется, тоже блестели.
– Вы, вы не знаете, как мне здесь одиноко, – вдруг со слезой в голосе признался он, набрасывая плащ на плечи. – Жить не хочется, Людмила Николаевна, жить не хочется!
В это время он повернулся к ней лицом, и она увидела в его тёмных глазах влажный блеск. Обними он её сейчас – она бы ничего не смогла с собой поделать – отдалась бы ему… Но он нахлобучил меховую шапку на голову, сердито повернулся на одном месте, так что её обдало легким