– Нет, не так. Охранники заметят пожар, прибегут сюда… – она заранее вывела из строя цифровой замок, однако Констанца хотела быть уверенной в своем одиночестве.
– Одиночество меня бы и ждало… – она вернулась к столу, – если Степан выжил, он бы сейчас отвернулся от меня. Он честный человек, а я убийца невинных людей. Я хуже нацистов, хуже фон Рабе… – в письме брату Констанца сообщала примерные координаты оазиса, в Антарктиде:
– Это моя обязанность, – она поставила подпись внизу страницы, – я не искуплю свою вину, но нельзя уносить с собой важные сведения… – Констанца принялась за письмо, когда охранники убрали обед. Она почти не притронулась к пище, не замечая, что стоит перед ней.
– Мэтью тоже обо всем знал, – поняла Констанца, – Мэтью и Оппенгеймер. Они лгали мне в лицо. И Джон, наверное, знал. Американцы не скрыли бы сведения о бомбе от союзников. Джон знал, и ни в одном разговоре, ничего, мне не сказал… – шуршали волны, в машине. За плотными шторами выл ветер. Констанца, еще раз, перечитала письмо:
– Стивен все поймет. Я пишу с точки зрения логики… – с точки зрения логики она не имела права жить дальше.
– Моей смертью не вернуть погибших людей… – Констанца вздохнула, – но в жизни человека наступают мгновения, когда, в отсутствие суда, он должен стать себе и судьей, и прокурором, и присяжными. Я обдумала приговор, и вынесла его, Стивен. Я приведу его в исполнение… – она прощалась с братом, и просила передать семье свою любовь. Констанца не стала дочитывать письмо. Она знала, что опять почувствует слезы на глазах, а сейчас ей нужна была спокойная голова.
– Слезы, физиологическая реакция организма… – сняв кольцо, кинув его в конверт, Констанца лизнула клей, – кора мозга содержит информацию о воспоминаниях. Я думаю о Стивене. Я болела, малышкой, он меня носил на руках… – брат пробирался в спальню Констанцы с апельсинами в карманах курточки:
– Мне было четыре года, а ему десять… – слезы капали на конверт, – няня свечу оставляла, чтобы я читала. Стивен брызгал в пламя апельсиновыми корками, чтобы меня развлечь… – над огоньком заиграла разноцветная радуга, запахло цитроном. Брат улыбнулся:
– Сейчас ты мне расскажешь, почему так происходит… – большие глаза, цвета жженого сахара, широко распахнулись:
– Я пока не знаю… – зачарованно сказала рыженькая девочка, – но узнаю, Стивен… – Констанца уронила голову на стол, вцепившись пальцами в острые углы. Она сдержала вой, кусая губу:
– Не смей, не смей. Не думай о Стивене, не думай о семье. Я не имею права называть себя человеком, я хуже нацистов. Я