Проклятие Кафки. Александр Борисович Шушеньков

– типа гималайского самогона. Только, если наш родной первач человека пьянит, то эта дрянь импортная обращает нормальных людей в гусениц. Но! Как заканчивается действие самогона и человек трезвеет – так закончится и действие колдовского зелья! Надо просто подождать. Верно? Конечно, верно! Но просто ждать – смысла нет. Лучше всего найти ОРАНЖЕВОГО и потребовать, чтобы вернул человеческий облик. Как? А вот это уже его проблемы! Если, мерзавец, превратил в гусеницу, пускай назад облик возвращает! А иначе и по суду затаскать за такие вещи можно! Да еще и моральную компенсацию впендюрить на несколько миллионов! Или – миллиардов?

      Мысль о том, что можно будет отсудить у кришнаита много денег, подняла Кафкину настроение. Ох, сколько можно будет капусты засолить да рассолу наготовить!

      Значит, что нужно сделать?

      Перво-наперво – поговорить с Валькой. Пояснить ей, что гусеницей он стал временно, что ей нужно будет стукнуть судейским на йога.

      Да …

      А, как ей пояснишь? А вот как – надо будет написать. Очень даже просто – берется в рот авторучка, и пишется ШВАБРЕ послание. Типа: «Без паники, родная, это я – твой Гриня. Временно превращен йогом в насекомое. Не волнуйся, мы его засудим так, что и на «Мерседес» хватит, и на дом в Праге!». Вот. Это – правильно! Она баба жадная: как поймет, что дело пахнет деньгами, так всю душу из йога вытрясет. Тут главное, чтобы биробиджанцы не пронюхали. ЭТИ запросто могут заложить и упечь в психбольницу, а то и – просто задавят. Не люди, а – звери. Насекомые. Пауки в банке! Теща, вообще -ведьма!

      Кафкин прислушался. За дверью было тихо. Как видно, Крупские ушли пить чай во дворик, а остальные еще не вставали. Это и хорошо. Надо найти Валентину и объясниться. Он осторожно пополз к чуланной дверце, перебирая заплетающимися лапками.

      Дверь чуланную он отворил со скрипом, изловчившись и потянув на себя ртом за ручку.

      Тихо в коридоре.

      Он двинулся каким-то необыкновенным волновым способом, неумело извиваясь и оставляя изредка за собой мокро-слизистые пятна. Сердце бешено колотилось от страха – вдруг выйдет мать и увидит его в таком виде? Может и не выдержать, черт побери! Он миновал коридор, оказался в кухне и навалился туловищем на дверь в комнату, где они ночевали с Валентиной.