– Но что думать о приобретении самого разумения? Препятствует или нет этому предприятию тело, когда кто-либо берет его в соучастники такого приобретения? Я хочу спросить: представляют ли зрение и слух людям какую-нибудь истину, как беспрестанно щебечут нам об этом те же поэты? Или мы не слышим и не видим ничего определенного? Если же эти чувства неверны и неясны, то прочие и того менее, ибо все они, конечно, хуже этих. Или тебе так не кажется?
– Без сомнения, так, – отвечал он.
– Итак, когда же душа касается истины? – спросил Сократ. – Намереваясь вместе с телом исследовать чтонибудь, она, очевидно, бывает им обманываема.
– Твоя правда.
– Следовательно, ничем, кроме мышления, не открывается ей ничего существенного?
– Да.
– Но мыслит она лучше, вероятно, тогда, когда ничто не беспокоится – ни слух, ни зрение, ни печаль, ни удовольствие, когда, оставив тело и, сколько возможно, удалившись от общения с ним, она бывает совершенно одна, сама по себе, и стремится к сущему.
– Так.
– Значит, здесь душа философа вовсе не ценит тела и, убегая от него, старается быть сама собой?
– Думаю.
– А что скажешь на следующие вопросы, Симмий? Называем ли мы что-нибудь справедливым или не называем?
– Называем, клянусь Зевсом.
– Равным образом – хорошим и добрым?
– Как же иначе?
– Но такие вещи видел ли ты когда-нибудь глазами?
– Вовсе нет, – отвечал он.
– А касался ли их каким-нибудь другим ощущением тела (я имею в виду все подобное, а именно величину, здоровье, силу – одним словом, сущность всего, то есть то, что представляет сам по себе каждый из этих предметов)? Телом ли созерцается истинная сторона их, или бывает так, что тот, кто более и основательнее приготовлен к разумному постижению рассматриваемого предмета, тот ближе и к познанию его?
– Без сомнения.
– А подобный результат не тот ли обретет лучше, кто будет обращаться к каждому предмету именно одной мыслью, не присоединяя к размышлению зрения и не увлекая за умом никакого другого чувства; кто будет пользоваться просто мыслью, самой по себе, и постарается уловить каждое сущее, само по себе, непременно отказавшись и от глаз, и от ушей, и, так сказать, от всего тела, поскольку своим участием оно возмущает душу и не позволяет ей приобрести истину и разумение? Не подобный ли человек более, Симмий, чем кто-либо другой, постигает сущее?
– Ты, Сократ, говоришь чрезвычайно справедливо, – сказал Симмий.
– Но из всего этого, – продолжал Сократ, – не должно ли образоваться некоторое определенное мнение у людей, сознательно философствующих, и не будет ли оно подобно следующему их рассуждению между собой: Вероятно, есть какая-то стезя, которая в деле исследования ведет нас к мысли, что мы никогда не приобретаем вполне того, чего желаем и что называем истиной, пока облечены в тело и пока наша душа смешана с этим злом. В самом деле, тело запутывает нас в бесконечные хлопоты из-за того уже, что ему необходима пища;