Проект «Анджела». Юлия Михайловна Васильева

боль от сильно стянутых волос. Она подняла руки, вытащила шпильки, и с наслаждением запустив руки в серую гриву, растерла круговыми движениями кожу головы, чтобы разогнать кровь. Ее волосы были прекрасны, графитового цвета, длинные, тяжелые, абсолютно прямые, они упали блестящей волной по спине до самой кровати. Мэри понравилось ощущение поднятых рук, она выпрямила спину, вытянула позвоночник, стараясь дотянуться как можно выше, до потолка. По телу побежала кровь вместе с мурашками, она немного развернула корпус налево, потом направо, как бы проверяя, все ли в порядке в ее молодом красивом и здоровом организме. Все конечно было хорошо. Мэри вытянула ноги, потянула кончики пальцев, как балерина, и представила себя в черном вечернем платье с голыми плечами и глубоким декольте, на высоченных шпильках и со сложной прической. Но не могла понять, было это на самом деле или ей только хочется когда-нибудь надеть такое платье.

      Внезапно она ощутила какой-то странный, солоноватый вкус во рту. Молнией пришло озарение: она уже была в этой комнате. Кажется, именно за эту тумбу она цеплялась руками, когда что-то мощное и горячее вместе с одеждой рвало кожу и волосы, пачкало все вокруг слюной и слизью, размазывало косметику на лице, натирало между ног мозоли. Но остановиться нельзя ни за что, иначе лопнет голова, или чудовище вгрызется ей в шею и успокоится только от струи крови, бьющей из сонной артерии. Мэри вскочила, побежала вперед в темноте и напоролась на ту самую злосчастную тумбочку. Она начала ее обнюхивать, как животное, а вдруг? А вдруг что-то осталось, высохший белый след, или длинный серый волос, или призрак висевшего здесь звериного возбуждения, осязаемого, как хлебный мякиш, хоть что-то, что позволит ей зацепиться, размотать воспоминание и найти его источник. Она ударилась больно, но не замечала боли, всеми силами стараясь запомнить, что это такое – наполняться сущностью и знать, что все предопределено. И уловила запах – резкий, знакомый, ни на что не похожий запах жидкости, бьющей из женщины, когда она кончает. Мэри прижалась к тумбе, запрокинула голову, но запах исчезал, рассеивался; ей хотелось кричать «нет, нет, не уходи», потому что она почти физически ощутила тепло и силу рук, оставляющих синяки, и горячий ручей, бегущий вниз по бедрам. И все закончилось, она так и не увидела лицо человека, который был с ней в темной комнате, и не вспомнила, когда именно это было и сколько раз. Мэри давно научилась не плакать, когда видения уходили, и она осознавала, что опять погружается в пустоту этого мира, в его беспредметность, а главное в абсолютную безучастность, которая была обычной ее реакцией на окружающее. Но в этот раз она не сдержалась, и слезы полились сами собой. Слишком близко было это тепло и так реальна морока, на которую ее тело отозвалось дрожью и сбитым дыханием, и тем обиднее было не удержать видение, потому что так трахаться можно только по любви.

      Мэри посмотрела на себя в зеркало, улавливая в новых чертах лица прежние линии. Ее лицо изменилось, нос стал тоньше, а скулы выше.