– И ведь Викуся-то права была, – все подковыривала Зинаида. – А Вячеслав Андреич, вишь, с какого-то рожна велел тебя оставить, настоял. И что за муха его укусила вдруг, ума не приложу… Э! Гремин! Ты куда сорвался? Тапки-то надень!
Гремин давно подозревал, что, если бы не Вячеслав Андреевич, его давно бы попросили из НИИ. Вот и Ершов подтрунивал, звал приживалой, прихлебателем харчей казенных. Гремин прикидывал: Чуденский год назад вошел в рабочую группу онкологов по сопроводительной терапии, что и обеспечило, возможно, Гремину место в стенах химиотерапевтического. Но, разумеется, его фантазии были подобны притязаниям бактерии на то, что солнце движется по небосклону исключительно ради ее, инфузории, блага.
Теперь, спасаясь от сестры, он думал заглянуть к Чуденскому и поблагодарить. Поговорить. Только до кабинета не дошел. Минуя ординаторскую, он остановился отдышаться. И различил невольно голоса за дверью, замер.
– Жидко выступили, жидко, – слышался сквозь тонкий пластик незнакомый баритон.
– Куда уж круче, Бог ты мой, помилуйте! Все отделение в руинах, – робко возражал второй голос – пожухший, до жмыха жевавший слова, прежде чем сплюнуть их.
– А толку мне с ваших руин? Чуденского потреплют и оставят. Не попрут.
Жмых промолчал.
– Вы это видели? – вступил вновь Баритон. И хрустко хлопнул по столу бумагой – сложенной газетой? – Ваш Расчуденский смеет утверждать, что таргетные препараты малоэффективны: они, мол, продлевают жизнь, в среднем, только на двадцать – тридцать месяцев. Ему, видите ли, мало этого. Он намерен плодить иждивенцев. А чего стоил его доклад на последнем онкоконгрессе? Мол, в результате нашей метрономной терапии мышки жили дольше. Мышки! Не удивлюсь, если он даже этим мелким тварям сострадает.
– Что поделаешь, – вкрадчиво вставил Жмых. – Нравственный идеал врача…
– Вконец он заигрался, этот нравственный. Убрать пора.
– Не слишком ли сурова мера? – екнул Жмых.
– Вы остолоп – не физически же! Убрать, так сказать, с горизонта отечественной науки.
– Едва ли выгорит. Больно уж высоко взлетел. Сам Германович его выпестовал себе на смену и просто так не отдаст.
– Концы скоро отдаст ваш Германович. Сам трусит, как бы не поперли на заслуженный. Министерские объелись молодильных яблочек, сметают историческую пыль.
– Так, может, простенький скандал? Чтобы сослали лаборантом в институтишко какой-нибудь занюханный, откуда ввек не выбраться? – прикинул Жмых.
– Не выбраться? А то, что ваш Чуденский именно оттуда начинал? Что явил себя гением и стал сначала самым молодым кандидатом наук, а теперь и докторскую будет защищать, в его-то годы? Отбросишь ты его, допустим, лет на десять – что изменится? Он молод, талантлив и решителен, такой,