И всю дорогу, пока ехала, ревмя ревела и вспоминала… Как вот сейчас вижу и вспоминаю. То, что запрещала себе с самого «Бен-Гуриона». Как прибегала после лекций в его холодный нетопленый дом. Как он кормил меня жареной картошкой и мы пили чай с вареньем. И какой у него был сказочный красавец-кот Тимофей с грустными человеческими глазами. И наши вечера при свечах. Я играла ему и Тимофею на гитаре и пела: «Идет бычок, качается, о чем ему мечтается, наверно позабыли мы слова-а…» И еще эту: «Ты – мое дыхание, утро мое раннее»… И, конечно, его любимую: «Мы связаны, Агнешка, с тобой одной судьбою…»
Я забываю его облик. Ведь даже фотографии его не взяла. Поссорилась. Сейчас, отсюда, мне все видится уже по-другому. Иногда я закрываю глаза и… Одна и та же картина – бегу я по лестницам старого дома вверх (лифт не работает), звоню в дверь – два коротких, один длинный – и вот он на пороге. Длинный свитер, драные треники, а рядом кот Тимофей, трется, мурлычет. Он говорил мне: «Ринка, человек храним верой, живет надеждой и спасен любовью…» Вот я живу надеждой. Может, вовсе не убили его? Может, и ошиблась Ленка?
Все! Надо вставать и жить дальше. Сначала уберусь я в квартире. Потом постираю, накопилось за неделю. На пляж надо сходить. Живу рядом с морем, а времени нет. Надо отдохнуть, расслабиться. Завтра снова подъем, утренний треп с Йоси, потом никайон с восьми до восемнадцати… Я ведь живу на Монтефиори… Тель-Авив… Израиль… Земля… Космос… Вселенная…
Мой золотой Иерусалим
(девятое мгновение)
Дмитрию Леонардовичу Германовскому
Разве человек живет во времени? Разве он движется, подобно планете в пространстве?
Может быть, древние философы ошиблись? Может быть, в их нормальное время это и было так? Но времена меняются…
Лично моя жизнь – вереница витков, быстро сменяющихся мгновений, скачущих волнами неспокойного моря… Сколько же их было, моих ярких мгновений?
…Теперешний мой виток – тюрьма с красивым древним названием Абу-Кабир… Как восточная сказка… Кабир… Решетка моей камеры достаточно плотна, но сквозь нее небо, бирюзово-синее, далекое. Птицы черкают в этих синих клетках молниеносные узоры… Я смотрю на их исчезающие крылья и вспоминаю…
Витки моей жизни. Жизнь – череда ярких вспышек. Вокруг меня время стоит, как стены колодца… гулкая прохладная тишина. И только металлический ржавый лязг не дает окончательно задремать…
Р-р-а-з-з! Небо, но другое, давнее, высокое-светлое. И в небе облака-парусники. И ничего вокруг, кроме сухого серого плетня, стрекота кузнечиков и запаха крапивы.
«…И вот посмотрел Иван-царевич, а-а перед ним-то град невиданный, ра-а-стилается, красот-а-а дивная-я, золоты – я купол-а, сине небо-о. Еруса-а-алим-град, такова нигде не сыщешь…» Я