…По переулкам бродит ле-е-то,
солнце светит прямо с крыш.
В потоке солнечного све-е-та
У киоска ты стоишь!..
Далеко-далеко позади остался молодой голос бабушки, свист бронхов Рудольфа Ароновича, издевательский хохот Ромки… И мои внезапно постаревшие предки робко спрашивают: «Ты снова уходишь куда-то?» А я уходил, хлопая дверями, на тренировки, зная, что после тренировок будет восхитительное ощущение свободы, будут переулки, в которых меня когда-то били, и у газетного киоска будет она, моя королева красоты…
Три-и! Ее хитрый черный кот профилем на фоне раскрытого окна. Над его ушастой головой в ночном небе – луна. Кот подмигивает мне зеленым глазом, луна за окном плывет, сочувственно улыбаясь.
…Над ночными крышами
Светят звезды рыжие…
«А завтра мы едем в Новый Иерусалим. Слышишь?» Я вижу огромные черные пушистые провалы на ее лице и всю ее в лунном свете. Мне совсем не хочется спать, хотя был трудный день, и тренировка, и жара. Разве бывают трудные дни, когда всего восемнадцать?
Ее тело не дает мне задремать… Мы встретились с ней сегодня вечером, после того, как она отвозила документы в МЭИ…
«Мне сказали явиться через три дня в военкомат. С вещами…»
Она изменилась в лице и, надрывно смеясь, затащила к себе домой, и с таким же диким смехом выкрикивала: «Идиот! Пашка, ты просто Шура Балаганов! Не мог крейзи прикинуться? А «предки» твои что? Не могли тебе справочку сделать?..» Она сдирала с себя и меня фрагменты одежды, втиснулась со мной в душ, обрушив поворотом руки водопад прохлады, и тут я заметил, что она плачет, и прижал ее мокрую голову, а она вцепилась в меня намертво, голая и бесстыжая королева, как будто я уходил навсегда…
– Завтра мы с тобой едем в Новый Иерусалим, у меня там дача. У нас це-е-лых два дня-я…
– В Новый не хочу – хочу просто в Иерусалим… в старый…
– Не остри и не умничай. У тебя не получается…
– Я серьезно. В детстве слышал сказку про золотой Иерусалим. Хочу видеть…
– Может быть, через много-много лет… Тогда мы будем с тобой старенькия, трясучия-я…
– А тебя не пустят. Ты – русская.
– Здрасьте! У меня бабушка – еврейка, мамина мама. Ага!
– Вот откуда твоя любовь к евреям… Я и не думал…
– А тебе вообще ду-у-мать вре-е-едно… Ид-и-и ко мне, милый…
А потом были золотые купола монастыря и сумасшедшие два дня на ее даче. А через два дня она бежала за машиной, увозившей меня по Садовому Кольцу от нее в армию, и волосы ее задевали прохожих, длинные каштановые змеи…
Я сижу на нарах и вспоминаю мгновения. За решеткой – небо… Небо везде одинаковое…
Нет, оно разное. Оно по-разному прекрасно. Оно по-разному равнодушно-жестоко… А витки-мгновения наплывают…
Четыре!..