В этом парке запомнились огромные, невероятной длины скелеты кита и тигровой акулы, которые мой брат Виктор пытался измерить своими шагами. Цифры получались очень большими.
Здесь я впервые услышал «живую» музыку, которая меня поразила. Недалеко от берега была раковина концертной эстрады, на которой расположился духовой оркестр Амурской флотилии. Фигуры музыкантов, одетые в морскую форму, казались совершенно неподвижными. Столь же неподвижной была и фигура дирижера, и лишь равномерные движения его правой руки каждый раз совпадали с глухими ударами большого барабана и тарелок.
Неподвижность оркестрантов и дирижера контрастировала с необыкновенно ярким, сложным и красивым рисунком, который как будто чертили в воздухе звуки, издаваемые их блестящими трубами – они взлетали и опускались, пересекались и соединялись в одной точке, расходясь из неё, образуя необычные звучания.
Крутой берег нависал над рекой отвесной гранитной скалой, на которой был высечен барельеф с портретом Сталина, сделанный безвестным скульптором из числа заключенных. Был ли рядом портрет Ленина – я сейчас не помню, но, скорее всего, был, их всегда помещали рядом, как близнецов. Говорили, что скульптора, выполнившего эти барельефы, выпустили из заключения досрочно.
Противоположный, низкий берег Амура тонул в тумане где-то далеко, километрах в трех от нас или больше. Там была загадочная страна – Китай.
ПЕРВЫЙ ЗОВ МУЗЫКИ
Путешествие наше было недолгим, всего два дня. После этого мы вернулись домой, в поселок Известковый завод. Именно там я впервые почувствовал силу и магию настоящей музыки – и хорошо запомнил этот момент.
Было это вовсе не на уроке пения – то, что мы там разучивали, со стороны музыкальной меня совершенно не волновало, лишь тренировало музыкальную память. Но однажды из черной картонной тарелки радио вместо суровых военных песен, патриотических гимнов или пронзительных звуков хора Пятницкого вдруг зазвучала необыкновенной красоты мелодия:
Туча со громом сговаривалась:
Ты греми, гром, а я дождь разолью, —
пел тёплый женский голос. А дальше, на словах «Вспрыснем землю весенним дождем», к нему добавилась нисходящая гамма скрипок пиццикато, образующая с мелодией такой необыкновенный по красоте дуэт, что меня как будто морозом пробрало, и я просто застыл в изумлении. Конечно, никаких этих слов (про скрипки или «пиццикато») я не знал, и мое впечатление было нерасчлененным, цельным.
Сейчас я хорошо понимаю, что привлекло меня – ясность и красота мелодии, свобода и гибкость ее развертывания, очень естественные перемены устоев, создающие основу свободного движения голосов музыкальной ткани, необычное сочетание вокальной партии с инструментами сопровождения.
Видимо, эта музыка