Эта ночь выдалась гораздо теплее предыдущей. Тем же полем, которым он ехал в Старый Порог, Пересвет Лютич возвращался обратно.
Все те же еловые островки вдоль дороги, все те же беспокойные травы вокруг и все та же половинка луны в небе.
Только проблем стало на порядок больше. Пересвету Лютичу впору было начинать их записывать.
Лошади уже совсем вымотались и еле-еле переставляли ноги.
Как только дорога пошла через лес, повозку пришлось отстегнуть и бросить. Она стала обузой. Уж больно много возникало на пути ручейков, валежников и тропинок, по которым можно было срезать одиночному конному, но никак не запряженной тройке. Так что дальше Бажен и Пересвет ехали каждый верхом на своей лошади.
– Как же заебали эти сверчки, – рявкнул Пересвет Лютич.
Таким раздражительным он был неспроста. Так на нем сказались без малого десять часов езды. Да не абы какой, а без седла.
Спину свело к чертовой матери. Пах распух и зарделся, как гроздь спелой смородины. На заднице натерлась огромная мозоль. Натерлась, надулась, лопнула, содралась, загрубела и уже даже начала блестеть.
В совокупности все это болело с такой силой, как если бы за время погони на причинных местах Пересвета прорезались и тут же застудились зубы.
А вот сторож был спокоен. Пускай и не к лицу такая спокойность человеку, которому пришлось бинтовать свою руку своей же рубахой.
Да, сейчас он был мужчиной с голым торсом верхом на коне.
Когда женщина говорит эту фразу, она невольно рисует в своем воображение некую картину. Эта картина пьянит и будоражит. Она манит к себе. Она сулит страсть и наслаждение. А еще эта картина не имеет ничего общего с Баженом Неждановичем.
От толстого лысого сторожа, подпоясанного на локоть выше пупка, не будоражился никто.
– Действительно, это немного раздражает, – согласился Бажен Нежданович касаемо сверчков.
– Глядите!
– Что?
– Вон там!
– Где?
– Там!
– Никого не вижу.
– Конечно, не видите, там уже никого нет.
Пересвет Лютич злился. Злился, но не понимал на кого. То ли на медлительного сторожа, который уже в десятый раз не успевал рассмотреть темный силуэт на обочине, то ли на темный силуэт, который исчезал под взглядом сторожа, то ли на весь этот мир, породивший медлительных сторожей, темные силуэты и сверчков.
Что-то следило за ратниками из темноты. В том, что это была вчерашняя бледная тварь, одноухий не сомневался.
Это тебе мерещится, – успокаивал его Голос Лампы. – От усталости. Совсем ты дерганый стал.
Тут кто угодно дерганым станет.
Во-о-от! Сам все понимаешь! Так что давай, не глупи. Ложись спать. Полюшко родное травами укутает, да врагов отведет.
Почему ты постоянно пытаешься меня обмануть?
Обмануть!? Постоянно!? Ты что такое говоришь, бессовестный!?