Можно по-разному оценивать эмоциональную реакцию французов на события последних предвоенных дней и начало мобилизации. Действительно, существуют как многочисленные свидетельства военного энтузиазма, реваншистских и националистических настроений, так и описания растерянности, подавленности и испуга, с которыми современники встретили войну[280]. Остается открытым вопрос, что подразумевали те же префекты, когда писали о «спокойствии» во вверенных им департаментах. Вполне возможно, что за этой нейтральной фразой скрывались чувства беспомощности людей той эпохи перед лицом роковых событий, развивавшихся с катастрофической быстротой[281]. Оценить репрезентативность, справедливость и достоверность тех или иных субъективных суждений, мнений и свидетельств можно, на наш взгляд, если обратиться к анализу функциональных, объективных проявлений настроений современников.
И в этом отношении особого внимания заслуживает полный крах социалистической оппозиции войне в первые дни августа 1914 года.
Еще до начала военных действий правительству стало ясно, что ни идеологи социалистов, ни, тем более, рабочие не будут устраивать антиправительственных акций. Свидетельством этой уверенности может служить решение МВД не предпринимать превентивных арестов политически неблагонадежных лиц из знаменитого «списка Б»[282]. Ни в одном из департаментов не произошло сколько-нибудь значительных антивоенных выступлений в качестве реакции на объявление мобилизации, а потом и начала войны. И это в стране, где на протяжении всех предвоенных лет шла активная пацифистская, антимилитаристская пропаганда социалистов, где полемика вокруг закона о трехлетней службе в армии ярко показала существование сильной и достаточно влиятельной левой оппозиции[283]. Именно это обстоятельство красноречиво говорит о складывании в стране в целом, а не только в столице, национального консенсуса.
Этот национальный консенсус стал основой патриотического подъема, зафиксированного в Париже уже 1–2 августа 1914 года. На наш взгляд, ошибочно предполагать, будто открытые манифестации националистических и патриотических чувств в столице являлись каким-то исключением из правил, были следствием воздействия на население шовинистической пропаганды, и противопоставлять их гораздо более сдержанной реакции провинции, как более репрезентативной. Столичные жители, и в этом заключалась их специфическая черта, по сравнению с остальным населением, раньше были охвачены национальным подъемом, ярче выразили его, что объясняется интенсивной политической и культурной