Жаркое тело Зоечки напряглось, когда я положил ладонь на её живот.
– Ах, как от тебя весной пахнет! – прошептал я ей на ухо, слегка лизнув мочку .– Черёмухой. Ты помнишь запах черёмухи? Когда голова идёт кругом?
Она мгновенно повернулась ко мне лицом и прижалась по-девичьи упругими грудями:
– Вот фантазёр. Где ты видел, чтобы такая старуха, как я, черёмухой пахла?
Но по тону вопроса, по чуть заметным заинтересованным ноткам в голосе чувствовалось, что завуалированная лесть с благодарностью принята.
– А вот мы проверим, какая ты старуха, – игриво сказал я, лаская девушку ладонью от талии и ниже. Соблазн немедленно запустить руку между бёдер был настолько велик, что я задрожал мелкой зыбью и стал осыпать упругое тело подруги частыми и нежными поцелуями. Она затрепетала, как лист на ветру, и в нетерпении стала срывать с меня остатки одежды. Походя, Зоечка ухватилась за мой, звенящий как тетива, пенис и сжала его в сладострастном призыве.
Девятый вал, словно судьба, обрушился на нас со всей несокрушимой мощью, и мы, бессвязно лопоча что-то в угарном бреду, наперегонки, лихорадочно ринулись навстречу обоюдным желаниям и слились, отрешённые от всего мира. Зоечка, как сражённая наповал птица, на мгновение замерла, а потом стала падать, с каждой секундой набирая скорость. Лихая амазонка, она пришпорила своего жеребца с места в карьер и без устали скакала к заветной цели, выбирая дорогу поухабистей. Она кричала в экстазе и просила ещё, кончала, но не останавливалась. Желая хоть как-то продлить быстротечные минуты любви, я сдерживал свои страсти, сильно и больно сдавливал её каменно-налитые груди, но это её не останавливало, и, казалось, ещё более распаляло. Мой неизменный друг «ванька», раздутый до неприличия, стоял на цыпочках и лопался от гордости, купаясь в роскоши девичьих чресел. Он точно знал, что среди его подружек – эта была ударницей в любви.
Как я себя ни сдерживал, но тайны природы нам не подвластны. Вся накопившаяся во мне страсть с восторгом была выплеснута в волшебный сосуд деторождения. И в этот миг, совершенно бессознательно я притянул к себе девчонку и слился с ней в долгом благодарном поцелуе.
За окнами висел январь, стужа настойчиво стучалась снаружи, резвились по стенам блики уличных фонарей, а мы лежали удовлетворённые и молча слушали тишину. От недавнего пьяного угара не осталось и следа.
Потом Зоечка из ничего извлекла полотенце и стала деловито наводить порядок на «Ванькином» подворье. Я не роптал, стало быть, так надо, и мне было приятно, что так надо.
Женщина что-то тихо шептала, и сквозь дрёму я расслышал уменьшительно-ласкательные слова «кентаврик», «мой маленький», «дай, я тебя расцелую».
Утром, не сговариваясь, мы снова занялись любовью. Только переменили позу. Зоечка, изящно приподняв попу и упираясь грудью в подушки, стояла на коленях, а я, вцепившись руками в основание её талии, мощно и ритмично помогал «ваньке» достать головой до её сердца.
Зоечка