Оба сердца тяжко ударялись о грудную клетку. Магистр Эйлер шагнул к принцу и протянул ему зажженный факел.
Бриг вздрогнула всем телом, спрятала лицо на груди у брата. Кэль потерся щекой о теплую рыжеватую макушку сестренки. Чем еще мог ее утешить он – семнадцатилетний лоботряс, на которого внезапно обрушился груз ответственности за целое королевство? Кэль не знал, какими словами или делами внушить подданным – и себе самому в первую очередь – уверенность в том, что королевство избегнет полного разрушения.
Принц поднял взгляд. В глазах своего недавнего наставника он надеялся прочесть сочувствие, но магистр Эйлер смотрел на принца, как всегда – строго и словно ожидая подвоха. Наставник будто говорил: не умеешь дисциплину соблюдать – научим, а не хочешь – заставим. Еще вчера этот взгляд выводил принца из себя; сегодня скептицизм магистра сработал от противного – Кэль понял, что в лепешку расшибется, а докажет Эйлеру, что не такой уж он и лоботряс.
Кэль выпрямил спину, расправил плечи и плотнее прижал к себе сестру. Потом разомкнул объятия, выступил вперед, принял из рук магистра зажженный факел и шагнул в ледяную воду.
– Отец-Небо дарует жизнь, – начал Кэль. Дыхание перехватило, однако принц овладел собой, возвысил голос. Он не сорвет церемонию прощания. Его долг – похоронить близких как подобает. – Но Отец-Небо волен и вернуть дарованную жизнь себе. Воздадим же Ему хвалу за то, что вы посетили сей мир. Мы, оставшиеся, провожаем вас в путь с почестями, смирением и любовью.
После слова «смирением» Кэль запнулся и слово «любовь» почти выдохнул. Толпа подхватила эхом:
– С почестями, смирением и любовью.
Когда отзвуки голосов стихли, принц шагнул к плоту с прахом своего брата и с болью в груди поджег тщательно уложенный хворост, на котором покоились останки. Пламя взметнулось резко, жадно.
Следующей была матушка. Кэль коснулся ее плота и попытался заговорить. Он хотел сказать, что с уходом матушки ничто не будет прежним. Однако слова не шли. Кэль только прошептал:
– Дороже тебя никого у меня не было, и моя скорбь будет вечной.
Затем Кэль поджег хворост и отвернулся.
Отблески огня, что готовился через миг поглотить прах его матери, плясали на золотом саване отца.
– Я знаю, отец, что не оправдал твоих надежд.
Слова отдавали горечью.
– Знаю, мы никогда друг друга не понимали. Теперь, когда на мои плечи легла ответственность за Элдру, я вижу, как тяжело было тебе все эти годы. Обещаю лишь одно: я сделаю для Элдры всё, что в моих силах. Я не разочарую тебя вновь, отец.
Языки пламени взметнулись, хворост затрещал. Члены королевского совета чуть оттеснили принца, стали толкать плоты. Вскоре скорбная флотилия была подхвачена течением и медленно, величаво поплыла в страну