В тот день, когда фата-моргана резвилась на побережье и изумляла своими шалостями окрестный люд, заставляя катера и яхты взмывать в небо над линией горизонта, вилла «Розовый Скворец», как и всегда, утопала в безмятежности. Послеобеденную сиесту Софии нарушил назойливый монотонный звук. Она нехотя открыла глаза и обнаружила, что ни Даниэля, ни собаки нет поблизости. Возле открытого ноутбука стоял оставленный мужем стакан с ананасовым соком, вокруг которого с вожделением вились несколько здоровенных ос.
После налета саранчи София побаивалась насекомых, особенно тех, что могут укусить или ужалить. Однако эти жужжащие создания напомнили ей, как Даниэль каждый раз бросался спасать очередную залетевшую в помещение осу, которая с тупой настойчивостью билась об стекло, не желая понимать, что эту коварную прозрачную преграду ей не преодолеть. Для таких случаев предусмотрительный Даниэль имел про запас пластиковый стаканчик и листок бумаги. Он отработанным движением накрывал стаканчиком осу и, аккуратно просунув между ним и оконным стеклом листок, ловил незадачливое насекомое. Затем он шел на улицу и торжественно, словно при спуске на воду авианесущего крейсера, выпускал осу на волю.
София каждый раз спрашивала супруга, зачем он это делает. Тот же неизменно отвечал, что просто не может пройти мимо существа, попавшего в беду. «Если бы все существа на свете помогали друг другу, то мир был бы намного более приятным и безопасным местом, – с улыбкой говаривал он, – а так все пребывают в состоянии перманентной разобщенности, только вот это всего лишь иллюзия».
София подобными иллюзиями особо не тревожилась, но то, что волновало ее любимого натуралиста, она всегда воспринимала всерьез. Даниэль считал негодяем того, кто впервые додумался «разделять» людей и «властвовать» над ними. Этот порочный принцип, к сожалению, оказался весьма действенным при манипулировании общественным сознанием. По сути, с того момента одни люди поработили других. И конца и края этому не было видно. Какому-то подлецу удалось оболванить народ тысячи лет назад, и народ поверил, что «homo homini lupus est9». Человек оказался не чем-то священным для другого человека, как полагали немногие древние гуманисты, а конкурентом и даже врагом.
«Но разве это не так? – спрашивала София. – Можем ли мы верить кому-то, кроме самого себя?»
«Конечно, можем! – запальчиво восклицал Даниэль. – Доверие – это краеугольный камень семейного счастья. Только оно должно быть взаимным».
«Мне