Пётр Иванович был одет в грязную и изодранную телогрейку, ватные штаны, калоши, прикреплённые к голеням лохматой верёвкой. На седой шевелюре красовался кожаный треух. Бороды он не носил. Однако на сморщенном от времени лице «красовалась» серебристая, недельной давности щетина. Глаза у старика от природы были добрыми. Но на Якова он смотрел с не скрываемой злобой.
– Что надо? – спросил он Якова, вынимая изо рта щепку, на которой висел кусочек не проглоченной пищи. Внимательно изучив найденный во рту «деликатес», старик слизнул его, старательно прожевал и проглотил. Прищурив левый глаз, повернулся к Шилкину.
– Дело у меня к тебе, Пётр Иванович.
– По поручению новых хозяев, что ли?
– По поручению, и от себя – лично.
– С оккупантами никаких дел иметь не желаю!
– Ты сначала выслушай, сосед, а потом возражай!
– Да какие у нас могут быть дела, Яшка? Я слышал, тебя немчура в начальники двинула! Кормёжкой, вон, завалили. Теперь, значит, отрабатываешь?
– Старостой меня назначили. Временно.
– Угу! – промычал Пётр Иванович и грузно сел на пень. – Излагай, Яша! Да только вряд ли я тебе сгожусь в помощники! Не той я веры, Яша.
– Вера тут ни причём! Слыхал, небось, вчера двоих наших солдат убили? За домом Фроловых. Похоронить их надо, по-христиански.
– Так в чём дело, Яков?
– Ты ведь в Грачёвке всем покойникам домовины мастерил. Смастери и им. Доски у тебя есть? Можно и не струганные. А то ведь в простынях придётся хоронить. Не по-людски как-то…
– Ишь, какой жалостливый! Что, и немцы не против?
– Не против. Наоборот, просили поспешить…
– Конечно же, …по-христиански… – проворчал Пётр Иванович и опустил глаза. – Танюшка Фролова ещё с утра прибегала к нам. Они с матерью уже обмыли солдатиков. В чистое, говорит, одели. Лежат они за домом, у ёлки. Я Ваську посылал, что бы могилку на двоих приготовил. Не везти же их на Уваровское кладбище. Там, говорят, людей покрошили, видимо-невидимо! И хоронить некому!
– Ну вот! А я тут перед тобой распинаюсь, Пётр Иванович! Стало быть, окажешь содействие?
– Пошли, примешь работу, господин начальник, – проворчал старик и поднялся с пня. – Васька, хоть и треснутый головой, а столярничать умеет. Помог мне с гробами. И яму добротную для воинов соорудил. Пошли, чего стоишь!
Пётр Иванович выкинул щепку-зубочистку и проводил Якова за дом.
На самодельном верстаке, притороченном к стене сарая, лежали два гроба. Сделаны они были на совесть. И доски оструганы, и привычный для гробов дизайн соблюдён. На ромбовидных крышках домовин красовались православные кресты, выкрашенные чёрной краской.
Чудаковатый парень, тот, что гонялся по огороду за собакой Альмой, сидел тут же, на самодельном стульчике с высокой спинкой, украшенной витиеватыми узорами. Возле его ног лежала рыжая Альма, а на коленях сидел знакомый рыжий щенок, принимавший ласки от хозяина.
– Ты, Яков, попроси-ка