Нельзя сказать, чтобы чудо было нежданным, потому что она изо дня в день следила за тем, как соседский мальчик все это делает. Всего на голову выше него, она стояла рядом и показывала переплетения в розовых кустах, которые умоляли их проредить, и где опрыскивать, чтобы избавиться от тли, и на пробившиеся сорняки, и на почвенный покров, которому требовались подкопка, полив для возможности расцвести.
Однако у чудес находятся посредники, решила она, и после заметила, что в этот вечер охлажденный чай на вкус слаще обычного, хотя и готовила она его в точности как всегда, что от холодного стакана руки не так ломит артрит, как то было привычно.
И, словно бы заглушая эту совершенную гармонию как раз в тот момент, когда она обрела ее, на дорожке появился ее сын, Ричард Грин, регулярно навещавший ее – раз в два месяца.
Как у женщины по фамилии Гринберг оказался сын с фамилией Грин, было выше ее понимания, однако таково было его узаконенное имя, хотя им она никогда его не называла. Сын отрекся от фамилии отца, ее покойного мужа, словно бы стыдился, и мысль об этом пронзала голову в точности как мигрень, всякий раз внедряясь в мозг и готовя место для последующей изнурительной боли. Сын вышагивал на манер Джеймса Дина[12] (или хотя бы похоже на того), выставляя напоказ все свое «я» без всякого изящества. Каждый раз, являясь с визитом, он все больше и больше походил на Элвиса с его большущими непослушными бакенбардами. Даже в прохладный весенний вечер он был одет в ужасную обтягивающую мышцы майку-безрукавку (не слишком-то уместную при волосатых плечах) и, несмотря на убывающий свет, носил солнцезащитные очки.
Ричард был смышленый, блистательный мальчик[13], но, похоже, без всякой отдачи, не то что соседский мальчишка, который при совершенно простой внешности и средних умственных способностях все же производил обратное впечатление той самой своей готовностью быть там, где в нем нуждались.
В свои сорок два Ричард не был человеком усердным, не был он и серьезным (если не считать серьезностью встревоженность), да и не особо был расположен к веселью или помощи. Но, возможно, интеллект не связан с весельем и усердием, вот только очень жаль, что уже поздно хоть на что-то променять мозги Ричарда. Похоже, их единственная подлинная цель состояла в том, чтобы терять любую работу, за какую он когда-либо брался: сын мнил себя с избытком способным для всего на свете. А у матери больше не было денег, чтобы одалживать ему, да и не стала бы она делать этого, даже если бы они и были.
Он встал на ступеньке крыльца, держа сигарету между кончиками согнутых пальцев.
– Привет, мам.
– Ну как? Что скажешь?
– О чем это?
– О садике.
Он круто повернулся на каблуках кожаных, двухцветных сапог и вздернул темные очки на голову, где уже начали редеть волосы.
– Проклятье.