– В самом деле? – Интересно. – А мне он сказал, что вы пригласили меня на ужин, и, как он считал, потому, что вы хотели поговорить со мной о работе над заданием.
– Ну, черти веселые, и что же это он тогда творит? – воскликнула она отрешенно, словно Рубена и не было рядом.
– Может быть, он хочет поговорить о том, что делает, с нами обоими.
– Но почему не тут, в школе?
– Он сказал, что вы заняты на двух работах, и мне легче прийти к вам.
– Я же тут, разве не видно?
– Я только передаю слова Тревора.
– А-а. Хорошо. Зачем же тогда он старается заманить вас?
Высказать это было рискованно, но Рубен решил: он, наверное, все же попробует. Скорее всего, она опять разойдется, но не беда, поскольку ее гнев его не донимал. Он был чистым и открытым, а его приближение можно было всегда различить.
– Вчера утром он спросил, женат ли я. А потом спросил, не хотелось бы мне жениться.
– И что?
– Я просто рассуждаю.
– Вероятно, ему было просто любопытно. Я вам говорю, этот ребенок знать не знает, когда надо рот на замке держать.
– Просто я подумал…
– Что?
– Просто я подумал, что Тревор пытается свести нас.
– Нас?!
Она, похоже, застыла на месте, все чувства разом отразились на лице, в ожидании, когда с ними разберутся. Еще один риск, еще одно уродство, в каком он себя открыто показал. «Нас?! Вы, верно, шутите».
– Я сознаю, что мы – самая невероятная пара на свете, но ведь, в конце концов, он всего лишь мальчик.
Он следил, как она, превозмогая себя, неуклюже выбиралась из столбняка, вновь обретая способность говорить.
– Тревор никогда бы не сделал такого. Он знает, что его папка вернется домой.
– Всего лишь предположение.
– Вы почему вообще сказали, что придете ужинать?
– Почувствовал себя виноватым после вашего ухода в прошлый раз. Вы просили меня помочь разрешить трудности, возможно, порожденные моим заданием. Боюсь, я отнесся к этому без должного внимания.
Косой луч утреннего солнца, ворвавшийся через окно, охватил Арлин, превратив в самый яркий объект в классе. Он сияющей полоской улегся на обнаженное тело между юбкой и коротенькой кружевной безрукавкой. Незагорелая, беззащитная кожа, как у фарфоровой куколки. Что-то хрупкое, отправленное на полку из опасения, как бы не разбилось в руках. Она казалась такой беззащитной… пока не открывала рот.
– Я знаю, что не нравлюсь вам.
То было последнее, что Рубен ожидал услышать от нее, тем более что сам уже восхищался ею. Он почти всегда ощущал свою прозрачность, и все же окружающие, похоже, никогда не понимали его намерения верно.
Даже на близком расстоянии.
– Что