Алексей тяжело опустился на стул и замолчал, нахмурив брови.
– Ты кури, если хочешь, – сказал Левченко и подвинул к нему пачку папирос. Матвеев покосился на пачку, но папиросу не взял – достал из кармана кисет, свернул самокрутку. Так они сидели в тяжёлом, вязком молчании, и казалось, что дым от их сигарет – это невысказанные мысли, которые вьются вокруг, смешиваясь и образуя причудливые фигуры.
Наконец Левченко выдохнул облако дыма и сказал:
– Я слышал, ты хлопца Дедовского к себе забрал. Дело твоё, но гляди в оба. Теперь один неверный шаг – и тебя тоже возьмут в обмолот!
– Я Ваньку не брошу, дело решённое, – ответил Алексей. – Я Дедовым всем обязан, они мне как семья. Но мне надо знать, как с ним поступить. Сам понимаешь, теперь его фамилия ему как клеймо. Если с Ильёй и Катериной дело гиблое, то мы с Евдокией хотим его усыновить и дать ему нашу фамилию.
– Хорошо. Узнаю, что смогу.
Недели две спустя состоялось заседание парткома. Когда оно закончилось и народ стал расходиться, Левченко, стоя у двери, попросил Матвеева задержаться. Закрыв дверь за последним выходящим, коротко сказал, глядя Алексею в глаза:
– Я выполнил твою просьбу, Алексей Петрович. Можете забирать вашего хлопчика, – и распахнул дверь.
Алексей ничего не ответил, молча вышел из конторы на перрон, глубоко втянул сырой и холодный воздух, так привычно пахнущий креозотом, которым смазывали шпалы. Выдохнул облачко пара – скоро зима!
«Расстреляли!»
Иначе ему не разрешили бы усыновить мальчика. А теперь он сирота! И у него нет никого на свете, кроме них – дяди Лёши, Дуси и Борьки. Таким же сиротой был и сам Алексей, когда Аркадий Валерьяныч, Ванин дед, привёл его в училище. Мамка работала на железке – мыла вагоны, отца Алексей не знал. Слышал только непонятные разговоры за спиной: Тонька-шалава с проезжим машинистом нагуляла, в подоле принесла – родители её и выгнали! Со временем разговоры поутихли – у местных кумушек нашлись другие предметы для сплетен, Алексей вырос и помогал матери. Жили они в бараке при станции, и как-то он забрёл в депо. Всё там пугало и манило одновременно: от вида циклопических внутренностей огромных паровозов захватывало дух, а перепачканные в мазуте люди казались героями, покорившими чудовищ. Один из них наконец заметил парнишку, заворожённо глядевшего на это действо из тёмного угла.
– А ну, поди сюда!
Лёша послушно подошёл.
– Ты чего тут делаешь?
– Я просто поглядеть… Можно?
Рабочий улыбнулся в усы и сказал:
– Ну, гляди. Только близко не подходи и ничего не трогай, понял? Не то сразу выгоню! – потрепал по выгоревшим вихрам и, легко подняв тощего мальчишку под мышки, усадил на пустую железную бочку.
С этих пор Лёша каждый день, когда был не занят на работе, приходил в депо. Рабочие и мастера скоро к нему привыкли и, видя, что парень спокойный, не озорничает, не гнали его прочь и даже делились обедом. Лёша тоже осмелел.