– Мы с тобой сначала пойдём к мамите, и она тебя помоет, да и из одёжки найдёт кое-чего, – произнёс он, скорее, для собственного успокоения, так как отнюдь не был уверен, что в доме найдётся что-либо, годящееся на смену детским лохмотьям. – Только ты не балуй тут мне и веди себя тихо, а то я знаешь как могу всыпать? – на всякий случай добавил он и краем глаза заметил, что маленький гринго согласно кивнул.
«Смышлёный», – подумал Гонсало, отчего-то испытывая чувство радостного удовлетворения.
– А кто это – мамита?
Вопрос прозвучал на испанском и так неожиданно, что Гонсало вздрогнул.
– Как это кто? – прогудел он после секундного замешательства. – Ну-у, моя мамита… моя… мамасита… Тереси… Тереса!
К своему удивлению, Гонсало обнаружил, что даже не может объяснить, кем является Тереса. Она жила у них с тех пор, как он только начал взрослеть, была ему вместо матери, и Гонсало понятия не имел, что он, собственно, может о ней рассказать.
– Тереса мне как мать, – доверительно сообщил он мальчику и вновь заметил лёгкий кивок.
– Кхе, – хмыкнул он, переваривая наглядную сообразительность малолетнего бродяги.
VII
Они мчались в поместье через щедро поливавшее землю полуденное солнце по пыльной, местами разбитой дороге, сквозь ленивый лай собак, привычно приостанавливаясь у полуразрушенных лежачих полицейских и визжа тормозами на поворотах.
Путь в поместье занимал примерно полчаса, и всё это время Майкл сидел в машине так тихо, что Гонсало забыл о его существовании, а когда вспомнил, то подумал, что ни о чём не жалеет.
«Пусть поживёт у нас пока что», – пробурчал он, явно довольный собой.
Когда подъехали к большим приземистым воротам, он обернулся к Майклу и сказал:
– Жди, пока я не пришлю за тобой, но только не в машине. Иди сядь на корточки возле забора, – он указал на добротную изгородь, – и жди. За тобой придут.
Майкл кивнул и, выбравшись из машины, захлопнул за собой дверцу, а довольно топорщащий усами Гонсало самостоятельно открыл ворота и заехал на территорию поместья.
Оглядевшись, Майкл медленно подошёл к изгороди и, как было велено, присел на корточки возле небольших зелёных кустов.
Он по-прежнему не выпускал из рук бутылку со стремительно согревающейся водой, но просто сидеть в ожидании вскоре стало скучно. Тогда он ещё раз внимательно осмотрел окружающий пейзаж и начал излюбленную игру в диалог с самим собой.
В игре он выступал в роли делавшего покупки в магазине и важно садившегося в машину Гонсало и самого себя, но смелого и решительного, с деньгами в кармане и таким же автомобилем, как у Гонсало, только новым и не голубого цвета, а цвета мокрого асфальта – термин, который он однажды услышал, стоя неподалёку от двух элегантных мужчин, беседовавших между собой об автомобилях иностранной марки.
В самый разгар игры в его голове вдруг