– Это плохо, – сказал Нечаев, и его заволновала прежняя мысль: «Правду говорит Груздев или обманывает?» По выражению лица понять было трудно.
Домики, в которых жили семьи офицеров, были небольшие, желтые, под ребристой светло-коричневой черепицей. Стояли они в два ряда, образуя улицу, широкую и прямую. Мельников занимал крайний домик. Перед самыми окнами начинался обрывистый спуск в приречную впадину, густо заросшую кустарником и высокими деревьями. Деревья важно раскачивались под напором ветра, словно раскланивались то в одну, то в другую сторону. Сквозь голые сучья поблескивал первый ледок, сковавший недавно дождевые лужи.
Здесь целыми днями шумела детвора. Мальчишки с отчаянным визгом устремлялись с обрыва вниз, отважно размахивая руками. Когда Мельников заезжал домой, чтобы отдохнуть после обеда, он подолгу любовался их игрой и очень жалел, что нет рядом Володи и Людочки: вот бы где им раздолье-то было.
Сегодня, выбравшись из газика, комбат снова залюбовался маленькими бегунами, которые, по-птичьи раскрылатившись, бросались с крутизны, как парашютисты с самолета, теряя на ходу шапки, варежки, перевертываясь через головы.
Рядом с Мельниковым топтался шофер Джабаев. Он тоже смотрел на детей, хохотал и восторженно взмахивал руками:
– Ай здорово! Ай хорошо! Герои будут, товарищ подполковник!
– Да, молодцы ребята, – улыбаясь, ответил Мельников и, словно вспомнив что-то, проговорил задумчиво: – Каждый в детстве о полетах мечтает…
Широкоскулое смуглое лицо шофера еще больше расплылось от смеха. С детским восторгом он потер ладонь о ладонь и заговорил часто-часто, не успевая заканчивать фразы:
– Мечтает, хорошо мечтает, товарищ подполковник. Мысль, как орел… ух, душа замирает!
Мельников кивнул головой и направился к крыльцу. Он отыскал в кармане ключ, открыл дверь и вошел в коридорчик. Джабаев следовал за ним. Зная, что командир все еще живет без семьи, он считал своим долгом позаботиться о его домашних удобствах: часто заливал свежей водой рукомойник, иногда втайне от подполковника протирал влажной тряпкой стол, окна, стулья. Сегодня утром привез охапку сухой щепы, хотел затопить печку, но Мельников не разрешил:
– Что это вы, Джабаев, придумали. Еще тепло на улице.
Солдат смущенно постоял на месте, потом придвинул дрова поближе к печке и ушел. Сейчас он опять стоял возле печки и черными, как зрелые арбузные семечки, глазами поглядывал на комбата, будто спрашивал: «Теперь, может, затопить?» Уловив его мысль, Мельников сказал:
– Вечером топить будем.
Шофер уехал.
Раздевшись, Мельников прошел в комнату. Она чуть не наполовину была завалена книгами, которые на днях прибыли скорым багажом. Они лежали на двух этажерках, в фанерном ящике, на подоконнике. Военные журналы занимали почти весь стол. Здесь же стоял портрет Наташи. Отодвинув несколько журналов на край, Мельников сел на стул и достал из кармана конверт с письмом жены. Он получил его часа три назад. Тогда же в штабе распечатал, пробежал беспокойным взглядом