– Обожди, не перебивай! – послышались возмущенные голоса.
– Так вот, – сказал Нечаев, подавшись вперед всем корпусом. – Товарищи осторожно приподняли раненого, дали ему гармонь. Взял он ее и заиграл. Да так заиграл, точно хмелем плеснул в солдатские души. А минут через пять гармонь вдруг умолкла…
– Он умер? – тихо, в один голос спросили настороженные солдаты.
– Да, – так же тихо ответил Нечаев и, посмотрев в глаза Стрельцову, добавил: – Но гармони из рук не выпустил…
Стрельцов тяжело вздохнул. Рассказ капитана тронул его за самое сердце. И собственные слова «пальцы к ладам не тянутся» показались теперь чужими. Ведь если говорить честно, то не было еще такого вечера, когда бы руки его не тянулись к гармони. А сегодня… Сегодня Груздев испортил все дело. Не успел он, Стрельцов, растянуть мехи, как тот загремел над самым ухом: «Ты брось панихиду заводить. Без нее тошно».
Стрельцов поморщился, но тут же вскинул голову и, не сказав ни слова Нечаеву, взял гармонь. Сперва он медленно и неслышно побродил по ладам усталыми пальцами, прислушался, как вздыхают мехи. Потом заиграл. Сразу ожила тихая казарма. Звуки знакомой песни расплескались по всем углам. Не прошло и десяти минут, как возле гармониста собралась чуть ли не вся рота.
– А где же Груздев? – спросил Нечаев, оглядывая присутствующих. Кто-то сказал:
– Он болен.
– Что с ним?
Старшина объяснил:
– Непонятно, товарищ капитан. В медпункт не идет. Укрылся одеялом с головой и молчит.
«Странно», – подумал Нечаев и тихо, чтобы не мешать гармонисту, вышел из комнаты. Зная неуравновешенный характер ефрейтора, Нечаев не знал, что и подумать. Детство Груздева было тяжелым. На его глазах гитлеровцы расстреляли родителей, сожгли дом. А через месяц обездоленный маленький человек оказался в лагере за колючей проволокой. Из лагеря забрал его к себе какой-то трактирщик. Почти три года мальчик терпел оскорбления и побои, пока не вырвали его из вражеского плена советские солдаты.
Вот почему и беспокоило сейчас Нечаева поведение Груздева. Кто знает, что может прийти ему в голову после неудачных стрельб, когда все говорили о его провале. Тут, пожалуй, самый твердый человек не выдержит.
Нечаев решил сейчас же поговорить с солдатом. Подойдя к койке, он поднял краешек одеяла, спросил шутливо:
– Что это вы, Груздев, болеть надумали? Нехорошо.
Неожиданное появление капитана смутило ефрейтора.
Он живо вскинул голову и спрятал в кулаке дымящуюся цигарку, которой затягивался украдкой под одеялом.
– От старшины маскируетесь?
– Виноват, – пробасил Груздев. – Нарушил немного порядок, товарищ капитан.
– Порядок – это не все. Вообще в больном состоянии курить не стоило бы.
– Да я ничего, – засмущался ефрейтор. – Мне уже лучше, товарищ капитан.
Он сбросил с себя одеяло, спустил ноги на пол и потянулся к сложенному на тумбочке обмундированию.
– Зачем