– Не могу поверить, что я в Москве. Слышишь, мама?
Анастасия Харитоновна улыбнулась.
– Ой нет, не поймешь ты меня. – Наташа взяла ее за руку. – Ведь ты никуда отсюда не уезжала.
Поглядывая на дочь, Анастасия Харитоновна что-то говорила, но та ничего не слышала. Она жадно смотрела на пробегавшие мимо магазины, витрины с яркими театральными афишами и захлебывалась от восторга:
– Смотри, мама, «Лебединое озеро», «Иван Сусанин». Как приедет Сережа, везде, везде побываем.
Володя и Людочка тянули ее за платье:
– Где озеро, мамочка?
– Какие лебеди?
Она улыбалась в ответ и снова устремляла взгляд на бегущие мимо здания.
Такси повернуло на Петровку. А вот и дом, трехэтажный, с тяжелой старинной отделкой, глубокое узкое парадное. Все, как было раньше. Только железную ограду садика рядом с домом перекрасили из зеленой в черную. Пожалуй, так лучше, под цвет мостовой.
В квартире матери тоже все осталось почти по-прежнему. В передней стояла деревянная вешалка с тремя змеиными головами. Раньше, когда был жив отец Наташи, он питал особенное пристрастие к этой резьбе, часто протирал ее, смазывал каким-то маслом, иногда покрывал лаком. Наташа погладила змеиные головы и прошла дальше.
В столовой она увидела тяжелый круглый стол под пестрой бархатной скатертью, полумягкие стулья, шкаф, кожаный диван и дубовую этажерку с книгами.
Наташа остановилась возле этажерки. Здесь лежали ее учебники с портретами знаменитых ученых: Пирогова, Сеченова, Павлова. Сохранился даже школьный круглый пенал с набором коротеньких карандашей. Рассматривая все это, Наташа не слышала ни шума детей, ни вопросов матери. Она очнулась только тогда, когда Анастасия Харитоновна взяла ее за руку и повела в спальню.
– Это для вас, – объявила она, показав рукой в сторону двух детских кроваток. Их раньше не было. Наташа вздохнула от счастья и, притянув к себе мать, поцеловала.
Потом они сидели за столом и пили чай с клубничным вареньем и душистыми тульскими пряниками. И все время говорили. Хотелось сразу обо всем расспросить, все узнать, рассказать. Наташа смотрела на совершенно побелевшие волосы матери и удивленно качала головой:
– Как ты постарела.
– Из-за тебя все, – жаловалась Анастасия Харитоновна.
– Зачем так говорить, мама!
– А что, не правда? Я два месяца работать не могла, когда ты уехала. Все подушки были в слезах. Шутка ли, единственную дочь, коренную москвичку, отправить на край света. Рассудка лишиться можно.
– Да разве я виновата?
– А кто же, мать виновата? Да при твоей красоте за первого артиста, за профессора можно было… Ой, что уж теперь… – Она закрыла рукой глаза. – Теперь не надо об этом.
В эту ночь Наташа не могла заснуть. Проходившие у Петровских ворот трамваи то и дело высекали из проводов голубоватые искры, а ей казалось, что над крышами разрывают небо грозовые молнии. Тут же возникло желание побегать,