И цветы папоротника мы находили, и играли в прятки с лесным народцем…
Это было давно. В другой жизни, не иначе.
Жрец обреченно молчит. Слова нет.
Задумавшись, я смотрю, как маленький желтый лист пляшет в лучах утреннего солнца, кружится над головами прихожан и мягко приземляется на каменный пол. Вот и осень. Пора собирать урожай. А боги всё не хотят говорить с нами.
Без их разрешения никто в поле не выйдет. Ни колоска не тронет, ни яблока на ветке. Побоится. Полягут колосья, осыплются фрукты на землю и сгниют, не давшись нам в руки. Голод настанет.
Не зря боялась: не к добру передавал мне жрец из Большого мира лишь черные семена. Теперь уже вижу – не к добру.
Разочарованные, люди расходятся со службы. Некоторые останавливаются на крыльце, подставляя лицо холодному осеннему солнцу. Ведьмы, присев на ступеньках, пристально вглядываются в поля за деревней и перешептываются. Им есть, чего бояться. Как заболеет кто, так все к ведунье спешат, заговори, мол, хворобу, спаси, а уж родственники отблагодарят. Но как беда в селении случится, так хорошее забывается – сразу же ведьмы виноваты: мол, навредили, нашептали дурного. Хорошо, что мне бояться нечего. На все селение – одна травница, не будет меня – кто семена богов сажать будет? То-то же.
Я тоже собираюсь уходить, но вдруг кто-то хватает меня за рукав. Нет, не кто-то. Сам жрец снизошел до Мэй. Хотя обычно он всего лишь присылает сверток с семенами.
– Ты, Мэй, одна из тех, кто влияет на судьбу Большого мира.
Конечно, я фигура, и, судя по отношению поборников веры и даже ведьм – довольно значимая. Но что мне далекий Большой мир, если в этом, своем и родном, дела идут наперекосяк?
– Травку выращиваю, да. А потом ее фьють… и нет.
– Разбирают в миг. Товар-то у тебя самый лучший, – добродушно хмыкает десятник, стоящий рядом со жрецом. На груди воина знаки отличия. Вся грудь обвешана.
Вглядываюсь в глаза воина внимательней. Странно. Так долго быть преданным псом войны и все же сохранить в себе капельку добра…
Жрец перехватывает мой взгляд.
Внезапно догадываюсь, что старый лис читает мои мысли.
Старик всегда всё понимал. Временами кажется, что он не посредник между нами и Большим миром, ставленник богов, а сам – бог в дряхлом теле, присматривающий за неразумными детьми.
Только я и он знаем, что не все травы, мной выращенные, достаются жителям селенья. Далеко не все. Больше половины отдаю служке, который уносит их в церковь, жрецу. А тот сжигает травы на алтаре – в жертву богам Большого мира, в обмен на семена.
– Товар у тебя лучший, Мэй, – повторяет жрец. – Потому… ступай с миром, дитя, делай что должно. Не волнуйся, тебя голод не коснется. Главное, в своей работе не ошибись.
Когда я возвращаюсь, Карим уже дома. Я с разбегу бросаюсь к нему в объятия, прижимаюсь