Рэни Сильвер жила в этой мечте пятидесятых. Мэтти знала об этом наверняка из того, что уже успела от нее узнать.
«Если я смогу постичь мир Рэни, слушая ее воспоминания, то, не исключено, это сможет помочь мне найти надежду в моей собственной жизни», – подумала женщина, проходя мимо дорогóй до смешного кондитерской, где продавались сласти ручной работы, и улыбаясь при воспоминании о контрабанде, пронесенной для Рэни.
– В школе я училась плохо, – призналась Рэни, когда она и Мэтти сидели в Боувеле на лавочке перед небольшим прудом с уточками.
Женщины крошили и бросали кусочки еще не остывшего круассана местным пернатым, которые явно умели ценить всякие вкусности и прочие радости жизни.
– Никогда не умела подчиняться приказам других. Я научилась читать, считать и писать собственное имя. Это давалось мне легко, а вот с тригонометрией у меня были настоящие трудности. Когда же устраивался рождественский вертеп, мне всегда доставались главные роли. Подозреваю, что директор нашей школы тоже был в числе моих ранних поклонников. Из-за этого моя мама угрожала рассказать соседкам о его шашнях с миссис Оллереншоу, которая работала в магазинчике на углу. Видите, девушке всегда полезно иметь друзей в нужное время и в нужном месте.
– А после школы вы пошли работать?
– Этого хотел мой отец. Он не горел желанием сбагрить меня какому-нибудь парню, как случилось со многими из моих школьных подруг. Его мама работала прислугой с двенадцати лет, и отец считал, что именно это сделало из нее ту, которую он уважал. Ну а мне не хотелось быть психичкой с деспотичным складом ума, какой была моя бабуля, поэтому у меня имелись собственные планы.
– Чего вы хотели?
Глаза Рэни блеснули за затемненными вариофокальными линзами очков.
– Хотела запрыгнуть в первый же поезд и уехать подальше от дома.