И Серов неторопливо поднялся с большого мягкого кресла, а затем он пружинисто и бесшумно удалился прочь; парадную дверь в гостиную оставил он распахнутой настежь. И Алёна вдруг услышала, как он зычно и выспренне повелел слуге:
– Ты немедленно оповести мою челядь, что Алёна Игоревна остаётся в моей усадьбе на правах почётной гостьи! Тебе, Тимофей, надлежит хорошенько это запомнить и более не кукситься… Любой лепет её – это мой непререкаемый приказ для вашей лакейской братии!.. Пусть шустро приготовят для неё покои моей сестры… И ты учти, что я теперь направляюсь восвояси, и там я пару часиков подремлю. Не смей меня беспокоить!
И вскоре в гостиную к Алёне вернулся подчёркнуто предупредительный дворецкий…
5
Шилов замер перед сумрачной Алёной в почтительной позе, и попытался он различить на лице незваной гостьи гримасу гонора, кичливости и спеси. Но ничего похожего дворецкий не разглядел… Перед ним, печально обмякнув, сидела на антикварном стуле смертельно изнурённая женщина в тщательно заштопанной одежде с облинялыми лоскутами и заплатами. И внезапно Шилов понял, что Алёна мечтает сейчас только о том, чтобы после горячей, парной бани рухнуть на чистую постель и забыться безмятежным сном… И Шилов решил немедленно помириться с нею, ибо ссора с женщиной, которая вопреки его изветам и клевете сумела вдруг обрести немалое влиянье на их вельможного хозяина, показалась ушлому лакею весьма опасной. И теперь дворецкий мысленно укорял себя за то, что он за время своего достаточно продолжительного знакомства с Алёной так и не удосужился её постичь…
Он искренне считал её воплощеньем немыслимых грехов, извращений и пороков, а её тело мнилось ему гадким сосудом и вместилищем нечестия. И теперь вдруг болезненно ярко вообразились ему адские муки умершей его хозяйки: рогатые черти с копытами и хвостами окунали нечестивую плоть в чаны и котлы с бурно кипящей смолой, а затем с бешеным хохотом поджаривали исковерканное и грешное обличье на углях и на большой чугунной сковородке. Но постепенно образ мёртвой хозяйки улетучился из болезненно жестоких грёз и мечтаний внешне безмерно почтительного лакея, и Шилову вдруг вообразились отвратительные и сексуальные пытки, которым черти обязательно подвергнут Алёну в своём адовом пекле. И Шилов, – хотя он великолепно владел мимикой своего лица, – почмокал тонкими губами плотоядно, развратно и алчно… И Алёна, заметив краешком глаза столь необычайное шамканье извилистых лакейских губ, вдруг нервно и судорожно встрепенулась, и вскоре оторопело встревоженный дворецкий почти физически ощутил её непомерные волевые усилья, с которыми она изгоняла из своего тела усталость. И очень быстро истинная усталость сменилась у Алёны всего лишь видимостью полного изнеможенья, а затем незваная гостья