В это время Изабелла, закончив перевязку и пояснив, что хотела бы переодеться в нечто более легкое, удалилась в свою комнату на женской половине, выделенную ей женой воеводы. Уныло поглядев на оставшуюся подле больного Загаду, Улан вздохнул и, увлекаемый другом, поплелся в свою комнату. Едва они туда зашли, как он, смущенно переминаясь с ноги на ногу, промямлил:
– Слушай, ты не рассказывай ей, что я тебя отговаривал от погони, ладно? Я, конечно, все понимаю, вон она как на тебя поглядывает. Просто не хотелось бы выглядеть в ее глазах трусливым дерьмом. А на тебя я не в обиде, не думай, – торопливо заверил он. – Сердцу не прикажешь, да и мужская дружба превыше всего. Я уже и сам себя потихоньку на роль третьего лишнего настраиваю.
– И как?
– Если честно, то с трудом. Но тут ведь главное – сила воли, верно, а она у меня имеется. И если постоянно мысленно повторять, что мне, – голос Улана прервался, но он проглотил комок, внезапно подступивший к горлу, и упрямо продолжил: – ничего не светит, то… – и он, не договорив, вновь осекся, торопливо отвернувшись от друга.
Сангре досадливо крякнул и глубокомысленно заметил:
– Я всегда говорил, что когда бог раздавал всякие интересные и полезные в хозяйстве вещи, мы с тобой стояли в разных очередях. И теперь я понял, за какую вещь ты выстаивал в своей.
– За какую? – вяло поинтересовался Улан.
– Таки за самую никчемушную и даже вредную для организма – ты выстаивал за любовь. А насчет «не светит» ты не прав, – хмыкнул Петр, ликуя в душе, что обманулся в собственных наблюдениях и побратим не предал их дружбы. – У нас с тобой пока что и впрямь почти по Пушкину получается: «Пред испанкой благородной двое рыцарей стоят…». Но в отличие от стихотворения Александра Сергеича я лично вопрошать, кто ей из нас милее, не собираюсь – беру самоотвод и уступаю её тебе без боя, – и, желая выказать себя не менее благородным, он важно добавил: – Сердце у меня, конечно, щемит и кровью обливается, но наше братство для меня превыше всего. Так что дерзай, дружище, и да поможет тебе Амур вместе с Купидоном.
– Правда?! – ахнул тот, изумленно уставившись на Сангре. – Ты в самом деле отказываешься от нее?! Из-за меня?! Да ты… ты… знаешь, кто ты…, – и не найдя слов, чтобы выразить свои чувства, он полез обниматься.
Но дальше Улан повел себя не совсем так, как рассчитывал Петр. Выразив свою горячую благодарность, он заявил, что… не может принять столь великой жертвы от друга.
– Да ладно тебе! – отмахнулся Сангре. – Не мешай стать страстотерпцем, в смысле терпеть от избытка страсти. Авось в святыни запишут со временем, то есть в святоши, – поправился он. – И вообще, нашел жертву. Я, когда решил отказаться, вмиг столько недостатков в ней откопал, чтоб сердцем не шибко терзаться