– Не бойся меня, милая… Мила…
Она растерянно смотрела на его красивое лицо и на глазах заливалась румянцем.
– Анатолий Александрович, вы… как здесь оказались?
– Я приехал к тебе…
– Но как?
– А вот так…
Он решительно притянул ее к себе, сильно сжал в объятиях и впился губами в полураскрытый рот. Какое это было блаженство! Когда он отстранился, чтобы глотнуть воздуха, то увидел, что Людочка неестественно бледна, а карие её глазищи закрыты. Она вся обмякла, пошатнулась и свалилась в обморок. Он едва успел подхватить ее на руки. Озираясь по сторонам, Анатоль понес ее по аллее, к главному входу.
«В случае чего, скажу, что горничной стало плохо, – мелькнуло в его голове. – Черт! Почему я вообще кому-то что-то должен объяснять?»
Промелькнули две аллеи, клумба с фонтаном. И вот, наконец, центральный вход.
«Слава богу, никого», – с облегчением констатировал он.
Анатоль вбежал на центральную лестницу и понес ее к своему кабинету. К счастью, почти весь дом еще спал. Эту сцену наблюдал лишь невидимый из-за кустов дворник Степан. Он усмехнулся про себя: «Вон оно как… Ну, оно дело молодое. На то они и господа. А только я буду помалкивать от греха подальше».
Граф даже не заметил тяжести ее стройного тела. Он положил девушку на широкий и мягкий диван. Одеревеневшие от волнения пальцы путались в плотной застежке ее лифа.
«Господи, ну кто пришил столько пуговиц? – с досадой думал он, зацепившись ногтем за крючок. – Это не платье, а колючий панцирь. Как она его только носит?»
И вот, наконец, были расстегнуты все пуговицы, развязаны тесемки нижней сорочки. Он широко, почти до живота распахнул ее ворот.
«Она даже не носит корсет, – между делом подметил он. – Её стан так тонок… Господи, а кожа…»
Заголились матовые плечи и начало нежных полушарий двух очень плотных, по-девичьи тугих грудей. Он схватил графин с чистой водой и, намочив батистовый платок, приложил его к бледному лбу Людмилы. Плюхнулся рядом и жадными глотками выпил остаток воды. Она открыла глаза.
– Анатолий Александрович, простите, я упала, кажется. Что со мной? Где я?
Затуманенный взор с каждой секундой становился все осмысленней. Она подняла голову, взгляд карих глаз пробежал по стене кабинета, скользнул по бархату тяжелой портьеры. Она приподнялась.
– Анатолий Александрович, что это? Мне нельзя… Мне нельзя здесь находиться. Меня накажет Капитолина Ивановна. Это же ваши покои? А где Руфина Леопольдовна? – Она вздрогнула, правая рука коснулась свободной от воротника шеи, опустилась ниже. – О, боже! Я не одета. Что со мной? – внезапно нахлынувшая слабость снова накрыла ее пеленой обморока.
– Господи, Мила! Ну что ты! Успокойся, здесь никого нет, кроме меня! – он тряс ее за плечи.
Опустился на колени и принялся целовать ее руки, запястья. Они пахли травой и чем-то неуловимо-нежным. Почти девчоночьим. Так пахли ручки его маленьких дочерей. Анатоль