С другой стороны, особое внимание привлекает сообщение Репина о том, что Розен «знал столько же», сколько и сам автор показания. Эта информация была известна ему, несомненно, из личного общения с Розеном, поэтому обладает высокой достоверностью. Именно в силу этого Репин полагал Розена в тех же отношениях к декабристской конспирации, что и самого себя. Кроме того, Репин определенно свидетельствовал, что Розен знал о существовании общества и его намерениях, что совпадает с показаниями Оболенского. Но Оболенский и Рылеев заявили в своих показаниях, что лично не привлекали Розена к заговору и не сообщали ему о тайном обществе. Исследователь вправе усомниться в этом, зная о той роли, которую сыграл Розен в событиях, а также о факте его двукратного посещения лидера заговора Рылеева, а также Оболенского.
Если считать показания Оболенского и Рылеева вполне справедливыми, а оснований для этого недостаточно, то нельзя исключить и другой путь, который привел Розена к присутствию на собраниях членов тайного общества и активному участию в заговоре. Неслучайным и весьма значимым в этой связи видится показание Оболенского, который отрицал формальное членство Розена в тайном обществе, но вместе с тем сообщал, что последний «известился о его [общества. – П. И.] существовании… только 11-го декабря, если Репин накануне ничего не объяснял ему»[266].
Процедура приема, которая установилась в Северном обществе, отличалась постепенностью: на первом этапе «положено было, чтоб тот, кто принимает нового члена, не открывал ему о существовании общества, но только открывал бы ему свой образ мыслей», – свидетельствовал Трубецкой[267]. С течением времени вновь принимаемому лицу сообщали о существовании тайного общества, предлагали поступить в его члены. Ознакомление с отдаленной политической целью было содержанием последнего этапа: «О цели и мерах говорили не вдруг, и не все, и не всем одинаково…»[268]. Это сохраняло свое значение и в «рылеевской отрасли», которая ставила задачу активного распространения конспиративного союза в полках гвардии. На практике в 1825 г., особенно в условиях междуцарствия, эта трехступенчатая процедура значительно сокращалась. По-видимому, такого рода изменения не могли не привести к ускоренному ознакомлению кандидата с фактом существования тайного общества. Сообщение политической цели и средств ее достижения зависело от степени «подготовленности» вновь принимаемого, его «образа мыслей» («смотря по усердию» новопринятого). При этом следует особо отметить, что никаких специальных обрядов не существовало: речь приходится вести только о формальном предложении к вступлению и получении согласия[269].
Было ли известно финляндцам о политической цели – изменении государственного порядка? Как уже отмечалось, Розен настаивал на том, что его товарищам по полку открыли лишь