– Она не смогла докончить, – воскликнул Аттила, – потому что я в гневе ударил ее ногой.
– Она была беременна и скончалась на месте. Эллак находился при этом. Может ли он тебя любить?
– Он должен меня бояться и пусть не рассчитывает, что я сделаю своим наследником его, калеку. Он не может даже владеть мечом!
– Правой рукой – да, но зато левой владеет превосходно, как ты отлично знаешь сам. Нередко побеждал он твоих врагов, с тех пор, как получил увечье, спасая тебя. Это было под Орлеаном. Эллак защитил правой рукой твою голову от громадного камня, пущенного из римской катапульты. Удар был меток.
– Этот камень не убил бы меня, как не убили тучи стрел и дротиков на Каталаунском поле. Ведь ты теперь знаешь, я рассказал тебе, какой смертью я умру. Впрочем, – с досадой продолжал гунн, – не радуют меня и многочисленные другие сыновья. Вчера у меня было их сто восемьдесят два, а сегодня доложили еще о двух новорожденных… Дочерям я давно потерял счет: от них мало проку. Не будет также прока и от моего любимца, красавчика Эрлака… Hо ты сам избаловал его чрезмерною любовью. Гораздо лучше воспитала Эллака отцовская… ненависть. Ну а Дзенгизиц?
– Про того нечего толковать. Дзенгизиц вполне тебе по сердцу, старик. Настоящий гунн!
– Да, лучший наездник и лучший стрелок из лука во всем нашем народе.
– Ну, конечно. Он хоть куда. Я люблю этого отчаянного малого, – благосклонно отвечал Аттила. – Но его мать – ай, какая она была некрасивая! – и он скорчил гримасу, словно ему на язык попалось что-то очень горькое.
– Она происходила из древнейшего рода гуннских ханов, – недовольно заметил старик. – Гораздо древнее твоего.
– Поэтому мой отец, Мундцук, приказал мне жениться на ней. Но знатность не убавила ее безобразия. Вот была отвратительная брачная ночь! И наш сын Дзенгизиц уродился такой же. Он еще безобразнее обоих родителей, взятых вместе. Но хотя этот наследник совершенно не похож на мягкосердечного Эллака, он тоже не годится в цари вселенной. С верховой ездой и стрельбой по ласточкам далеко не уедешь, особенно если на голове царская корона. Вот мой красавчик Эрлак – другое дело.
– Господин! – воскликнул Хелхал. – Неужели пятнадцатилетний мальчик, испорченный твоим баловством, может владеть миром?
Аттила не ответил на этот вопрос. Он шептал, словно остался один:
– Его мать… Это было самое приятное из моих любовных приключений… Обыкновенно я противен женщинам… и добровольно мне отдавались только гуннки…
И Аттила, погрузившись в воспоминания, тихо продолжал, не для слушателя, а для себя:
– …Однажды мой лагерь навестила дочь славянского князя. Она хотела говорить со мной наедине в моей палатке. Я был уверен, что девушка покушается на мою