“Ладно, можно идти, исполнять?”– пошутила я.
“Нет, еще не все, – ответил он и возмущенно спросил, – и куда делось твое любопытство?! Неужели неинтересно, почему мигает год на могилке матери?”
“Неа, неинтересно,– как можно равнодушней сказала я и усмехнулась. – Но, впрочем, можешь опять сказать, что еще не время это знать!”
“А! Понял!– рассмеялся Гавриил. – Это, типа, тем же концом по тому же месту?”
“Типа того!” – улыбнулась я.
“На самом деле, я здесь именно из этого числа. Понимаешь....– серьезно произнес он и махнув рукой в сторону часовни, на стене которой стало появлятся нечеткое изображение. – А, впрочем, смотри сама. Не умею я рассказывать!”
Вдруг появилось изображение комнаты Татьяниной дачи с её раритетным кожаным диваном, на котором мы сегодня кутались с ней в одеяло. На нем возлежала стройная женщина, лет шестидесяти, с высокой прической на каштановых вьющихся волосах, на ней были черные брюки с выглаженными стрелками и бордовый кардиган, расшитый круглыми бусинами, поверх шелковой блузки. Она именно возлежала, красиво сложив еще стройные ноги в плавном изгибе и манерно постукивая наманикюренными ноготками, положив согнутую в локте руку на резной деревянный подлокотник дивана. Прям, натурщица во время работы! На другом конце дивана сидел мужчина, с уже приличным пузиком, в тельняшке и растянутых трениках, с газетой в руках, примерно такого же возраста. Я усмехнулась: контраст противоположностей на одном диване! Женщине мундштук в наманикюренные пальчики, а мужчине большую кружку пива и воблу в руки. Интересная картина бы получилась, под названием “Мезальянс в российской глубинке”. Вдруг в кадре появился, пошатываясь, растрёпанный Гаврил в неизменной джинсе и клетчатой рубашке.
“Явился! – громко прозвучал ехидный голос женщины. – И долго ты еще так шататься планируешь? А?”
“Прекрати, мать! – гаркнул басом мужчина, откладывая газету в сторону и вставая с дивана, умоляюще произнес. – Сашка, а давай баню истопим? Пропарю тебя, как следует! Весь хмель выветрится сразу, а завтра проснешься и в больницу! Подлечишься и заживем, сынок! Еще лучше прежнего заживем! Давай?”
Сашка поднял на него воспаленные пьяные глаза, пытаясь сфокусировать зрение, и отрицательно мотнул головой.
“Да кого ты там лечить собрался?! – опять ехидно произнесла женщина, сверля несчастного презрительным взглядом. – Вот это чудо? Я тебя умоляю! Он как родился неудачником, так ему им и быть. Я знала, что с него ничего и никогда хорошего не будет!”
“Заткнись, сказал! – гаркнул мужчина, глядя на пытающего встать Гавриила. – Не слушай ее, сынок. Дура-баба!”
“С чего бы это я дура!?– усмехалась женщина. – С того что дурака на свет родила? А ты, слышь-ка, дурень, освободил бы нас уже от себя! Знаешь, как это сделать? Вот и сделай! А мы поплачем и забудем! И тебе легче, и нам нервы никто не трепит!”
Мужчина, открывая и закрывая в шоке рот, подлетел к женщине, хватая ее за грудки. Гаврил уверено, как будто