– Синьорино! Синьорино! – крикнул кто-то по-итальянски.
Он соскочил с постели.
– Что случилось? Кто там?
– Это я, Джиан Баттиста. Вставайте, ради бога, скорее!
Артур торопливо оделся и отпер дверь. Растерявшись, он смотрел на бледное, искаженное от ужаса лицо кучера. По коридору раздавался стук шагов и лязг металла. Он быстро сообразил, что это значит.
– За мной? – спросил он спокойно.
– За вами! О синьорино, торопитесь! Что вам нужно спрятать? Я могу…
– У меня ничего нет. Братья знают?
На повороте коридора показался первый мундир.
– Синьора разбудили. Весь дом проснулся! О, какое горе, какое ужасное горе! И еще в Страстную пятницу. Угодники Божьи, сжальтесь над нами!
Джиан Баттиста разрыдался.
Артур сделал несколько шагов вперед и ждал жандармов. Они вошли в комнату в сопровождении толпы слуг, одетых во что попало. Артура окружили солдаты. Странную процессию замыкали хозяин и хозяйка дома. Он – в туфлях и в халате, а она – в длинном пеньюаре с папильотками в волосах.
«Как будто наступает второй потоп, и эти пары, спасаясь, двигаются в ковчег! Вот, например, пара престранных животных!»
Это сравнение мелькнуло в голове Артура, пока он смотрел на стоявшие перед ним смешные фигуры.
Он едва удерживался от смеха, сознавая всю его неуместность в такую серьезную минуту.
– Ave, Maria, Regina, Coeli{23}, – прошептал он и отвернулся, чтобы не видеть торчащих папильоток Юлии, вводивших его в искушение.
– Будьте добры, объясните мне, – сказал мистер Бертон, приближаясь к жандармскому офицеру, – что значит это насильственное вторжение в частный дом? Я должен предупредить вас, что мне придется обратиться к английскому посланнику, если вы не дадите удовлетворительных объяснений.
– Думаю, что этого будет достаточно как для вас, так и для английского посланника, – произнес офицер с сознанием собственного достоинства.
Он развернул приказ об аресте Артура Бертона, студента философии, и вручил его Джемсу, холодно прибавив:
– Если вам понадобятся дальнейшие объяснения, советую обратиться к начальнику полиции.
Юлия вырвала бумагу из рук мужа, быстро пробежала ее глазами и накинулась на Артура так грубо, как только может это сделать пришедшая в бешенство благовоспитанная леди.
– Так это вы опозорили нашу семью! – вопила она. – Из-за вас вся эта городская чернь собралась, словно на базаре, и скалит зубы по нашему адресу! Хорошо, нечего сказать! Со своим благочестием, миленький, в тюрьму угодили. Впрочем, чего же было и ожидать от сына католички…
– Сударыня, с арестованным не полагается говорить на иностранном языке, – прервал ее офицер, но его замечание потонуло в потоке английских ругательств, лившихся из уст Юлии.
Как-то доктор Уоррен сравнил Юлию с салатом, в который повар вылил полную склянку уксуса. Ее визгливый,