Мама улыбнулась, и это его еще больше разозлило. Потом она глубоко вздохнула и сказала:
– Я считаю так: если я куплю тебе дорогую вещь, как только ты ее попросишь, то ты не будешь заботиться о ней и скоро она тебе надоест. Но если ты немного подождешь и попотеешь за нее, то будешь радоваться еще больше, заполучив ее.
Роб ушел в свою комнату, хлопнул дверью и включил «Bad Religion» на самую высокую громкость. Как же он ненавидел благоразумие матери!
Но все произошло так, как она сказала. Целое лето Роб работал, разъезжая на велосипеде и раздавая листовки. Во время распределения он получил работу в Браттберге – районе города, где каждая улочка, казалось, резко поднималась вверх. Чертова работа! Но когда лето закончилось, он заработал не только на гитару «Epiphone» модели «Les Paul», но и на усилитель «Peavey» и гитарную педаль.
После этого они почти перестали громко ссориться, но годы состояния перемирия и ложного спокойствия постоянно всплывали наружу и доставляли Робу боль. Вскоре, когда он переехал в США и всерьез взялся за музыку, их отношения снова превратились в откровенную войну.
Мама не могла принять то, что он выбрал такой упаднический образ жизни.
– Знаешь, кто ты? – однажды заявила она, окинув Роба испепеляющим, презрительным взглядом, когда он пришел домой в новых кожаных штанах и настоящей леопардовой шубе. – Ты консьюмерист и эгоист.
– Черт, мама, а ты умеешь рифмовать, – сказал он, прервав ее. – Может, напишешь несколько песен для следующего альбома?
К тому моменту, как она попала в центральную больницу в Вестеросе с последней стадией рака, они не виделись почти два года. Роб даже подумал, что зашел не в ту палату, когда увидел ее. Щеки матери были распухшими от кортизона, а волосы висели как пакля.
Он действительно пытался помириться в последние дни ее жизни, и, возможно, даже она делала все, что могла.
Но этого было недостаточно.
На похоронах Роб был пьян. В церковном туалете для инвалидов они пил из горлышка «Jack Daniel’s» и уронил бутерброд в приходском зале. Он был язвительным по отношению к тетке, той самой, которая взяла на себя организацию похорон, а еще больше – по отношению к двум представителям Всемирного фонда дикой природы, которые произнесли хорошую речь о вкладе Лены в сохранение природы Бразилии в 1990-х годах. Один из них был немцем, и, похоже, присутствующие решили, будто это большая честь, что такой дальний гость приехал в Арбугу ради Лены Огнерюд.
Все, кроме Роба. Он, покачиваясь, поднялся после речи немца и презрительно посмотрел на него и его коллегу.
– Вы думаете, что знаете о моей матери много, но вы ни черта не знаете! – заявил он и махнул рукой так, что неполная чашка кофе опрокинулась на белую скатерть. – Что вы восхваляете на самом деле? То, что она всегда делала выбор за своих детей? То, что она потащила меня в поездку, которая навсегда разрушила наши отношения? Или что она спасла какую-то чертову лягушку?
Тетка положила руку на плечо Роба, пытаясь усадить его на место. Он оттолкнул ее.
– Вы промыли ей мозги, сволочи!