Ричард Львиное Сердце. Морис Хьюлетт

достигло высшей степени возбуждения. Вся местность принимала в его глазах ее окраску, ее облик, ее прекрасный, благородный вид. Выпуклые холмы Вексена напоминали ее перси; леса, облитые пылающим золотом, походили на ее рыжеватые волосы; в тихих зеленоватых водах он читал тайну ее прекрасных глаз; в молочных волнах октябрьского тумана виднелись ее спокойные брови. Ровный свет Босы, такой благодетельный и вместе с тем строгий, был изображением ее души. Чудным поясом охватывали Турень реки Вьенна и Луара: чудно опоясывалась Жанна, с ее девственной лентой на пояснице, со щитом синего льда на сердце. Все дальше по дороге на юг, до самого Тура, не прекращались хвалебные песни: Ричард был неутомим в своей погоне за сравнениями. Но вот Пуатье, его родина, страна более знакомая! И по мере того, как Ричард взбирался по серым вершинам Монтагрье и уже виднелась цель странствия, он превращался в ученого толкователя старины: он изъяснял свои былые восторги.

      – Гастон! Не вздумай уверять меня, что моя Жанна была мне неверна, – объявил он. – Никогда она не принадлежала мне так всецело, как в ту минуту, когда отдалась другому, никогда не любила меня горячее! Такова сила, дарованная женщинам, что они управляют вселенной. Это – сила Сына Божия, который Сам принес Себя на заклание и сделал нас Своими палачами из любви к нам. Я исполню свой долг: обвенчаюсь с этой французской девицей, и среди пыла страсти она не угадает никогда, что, в сущности, в моих объятиях будет Жанна. – Глаза его наполнились слезами. – Мы с ней будем венчаны на небесах, – прибавил он, вздыхая.

      – Deus! – воскликнул тут Гастон. – Но, Ричард, такие браки могут прийтись по вкусу скорее небесам, чем людям. Человек – животное чувственное.

      – Но в нем есть и душа, – возразил Ричард. – Только она так глубоко запрятана, что до нее могут добраться лишь тонкие девичьи пальцы. И, чувствуя это прикосновение, человек сознает, что в нем душа еще жива. Оставьте меня наедине с самим собой: я не весь еще погряз, не весь предан дьяволу! Я исполню свою обязанность, женюсь на этой французской девице, а любить буду, пока жив, мою золотую Жанну!

      – В вас говорят зараз и король и поэт, – заметил Гастон. И он верил этому.

      Уже смеркалось, когда они прибыли в Отафор, скалистый замок на границах Перигора, принадлежавший Бертрану де Борну.

      По наружному своему виду, да и на самом деле, это был разбойничий вертеп, хотя расположился в нем поэт. Его стены были просто продолжением обрывов, над которыми стоял замок, а его башни уходили в небо, как горные вершины, только поострее. Здание возвышалось над двумя водопадами. Доступ к нему был лишь с одной стороны, и то только по скале. Оттуда далеко, на много лье, виднелись дороги через долины и усеянные утесами покатости холмов. Задолго перед тем, как Ричард появился у ворот, владельца Отафора предупредили о его приближении, и он уже успел поглядеть украдкой со своих высот на своего сюзерена, подымавшегося в гору.

      – Вороны попробуют Ричарда прежде, чем он успеет заклевать меня, – проговорил Бертран де Борн и приказал поднять мост и опустить решетки. И замок Отафор предстал