Глобальная радость просияла на Надином лице, и она, догадавшаяся, что это комната некогда принадлежала ему, не спрашивая разрешения, проскользнула внутрь, нарочно, его коснувшись.
– Крутяк!
Надя с интересом и восхищением осмотрела почти такую же комнату, как и предыдущие, и завалилась спиной на кровать с панцирной сеткой и легко отпружинив, засмеялась.
– На такой кровати прыгать классно, а спать плохо, она проваливается, – Надя провела рукой против синтетического ворса сине-бирюзового одеяла с парой резвящихся дельфинов.
Бывший владелец комнаты пожал плечами.
– Пойдём, ещё что-то покажу, – Матвей Александрович кивнул в сторону выхода. Надя резво подпрыгнула и побежала следом.
Они вышли во двор, завернули за угол дома и оказались напротив окон общей комнаты.
– Ого! – непроизвольно выпалила Надя, увидев огромный сад с десятками кустов и деревьев.
– Пятнадцать соток, – безрадостно, и даже как-то замучено, сказал Матвей Александрович. – Плантация. Набатрачились мы тут, дай Боже.
Он сорвал несколько крупных вишен, и быстро объев с них мякоть, отвернувшись, выплюнул косточки. Надя жадно рвала и уплетала ягоды с поражающей скоростью, возможно, даже, с косточками.
– Хочешь, пособирай. Возьми в доме что-нибудь, там всего полно. Я сейчас отойду, минут на двадцать, а потом поедем.
То, что почувствовала в тот момент Надя, было сродни предательству, как всегда подлому и архи неожиданному. Она так и застыла с горстью вишни у полуоткрытого рта.
– Обратно…? – провалившимся голосом выдавила она.
– Конечно. Домой или в центр?
Надя молчала, словно без её решающего слова, они бы никуда не поехали.
– Думай, пока. И не вздумай удрать, – сказал Матвей Александрович и пошёл к калитке.
Надя обернулась. Из-за деревьев его не было видно, но она слышала, как зазвонил телефон, и немного погодя звякнула калитка. Шмыгнув носом, она слегка отвернулась от деревца, снова шмыгнула, и, почувствовав колющее щекотание в носу, чуть сморщила лицо и потёрла глаза, опережая только подступающие и отчаянно сдерживаемые слёзы. Надя рвала вишню и пыталась есть, но она уже была безвкусной, даже противной, и, бросив ягоды на землю, закрыла чуть липкими ладонями лицо, и громко зарыдала.
Глава восьмая
Дом дядь Андрея мало ассоциировался с человеком, всю жизнь разводившим коров и свиней. Маринин помнил, как в детстве родители говорили, что если Андрюха Маслов, опять дом красит, значит, Пана его «опять из дому гонит». Страдал он не за так, а за чрезмерную тягу к противоположному полу. И после очередного акта супружеской неверности, о котором тут же становилось известно жене, провинившийся и бесом попутанный благоверный, принимался ремонтировать и красить дом, уверяя супругу, что это уж точно в последний раз. В итоге, понагородил