Эта же знакомая косвенно подтвердила нездоровый интерес Юхлымова к стеле Комсомольской славы. Ходили слухи, что в начале девяностых он обратился к главе города с просьбой снести стелу. Что он наплёл в кабинетах новоиспечённой власти, неизвестно, но избавляться от символов недавнего коммунистического прошлого тогда было модно, и его идею поначалу поддержали. Но к счастью, дело быстро заглохло за неимением средств, а потом властям и вовсе стало не до памятника. Уже в двухтысячных он несколько раз добивался приёма у депутатов и даже мэра города, но нёс там такой бред, что его едва не упекли в психушку. Какой именно бред нёс старик, служащая соцзащиты не знала, но у Кати теперь был шанс выяснить это лично.
***
Голос Юхлымова в трубке походил на карканье старого ворона. Сразу стало неуютно и зябко, несмотря на тёплый августовский вечер, солнечными бликами проникавший в кабинет сквозь пыльные оконные жалюзи.
– Что вам от меня нужно? – спросил старик, когда Катя, не вдаваясь в подробности, объяснила причину своего звонка.
– Мы хотели бы пригласить вас на церемонию торжественного вскрытия капсулы времени, как очевидца тех событий…
– А вы откуда знаете, что я очевидец?
– Мне рассказал о вас Сиротин Виктор Павлович, – выпалила Катя и запоздало прикусила язык.
– Сиротин, значит, – протянул Юхлымов. И Кате не понравилось, как он это сказал. – Выходит, капсулу всё-таки вскроют?
– Ну, да. Её ведь для этого и замуровали.
– Свершилось! Я ждал этого сорок лет! – воскликнул старик и заговорил, словно обращаясь к кому-то, стоящему рядом:
– Ты – глупец! Ты делал всё, чтобы люди забыли. Но тебе ли со мной тягаться?!
И вдруг старик рассмеялся. Долго и неприятно. Смех то стихал, то наполнялся новой силой, пока не перешёл в сиплый кашель. Катя невольно отстранила телефон от уха, будто частички слюны собеседника могли пролететь сквозь разделявшее их пространство. Но нездоровое любопытство и желание довести дело до конца не давали отбросить трубку. Внезапно смех оборвался, и на том конце повисла гнетущая тишина. Лишь фоном доносился раздражающе монотонный ритмичный рокот и бормотание, словно Юхлымов включил радио.
– Иван Степанович? – позвала Катя, ни на что уже не надеясь, и вздрогнула, когда тот откликнулся.
– Вы слышите? – голос Юхлымова звучал неуловимо иначе, словно трубку взял другой человек. – Бубен нижнего мира уже стучит для меня. Куль-отыр будет зол, если я не завершу начатое. Ему нужна жертва. Но я… не хочу… чтобы от его гнева пострадали… люди. Это… это неправильно…
Безумная речь прервалась тяжёлым дыханием астматика.
– Вам плохо? – испугалась