С состраданием поглядывая на понурившуюся Машу, Никанорыч вытащил из-за пазухи чистую тряпицу и пузырек с темной мазью.
– Деготь! – важно провозгласил он, бережно откупоривая пузырек. – Наипервейшее лекарство ото всех хворей. Мы им цельных две войны от всех болезней лечились, – успокаивающе бормотал он, аккуратно смазывая воспаленные ладони девушки и ловко перебинтовывая их разорванной простыней.
– Сегодня работать не будем! Вчерась наработались, – усмехнулся кузнец. Пойдем, провожу тебя до дома, пущай с тобой Валька, сноха, занимается. А я тута наведу небольшой марафет. Давай, опирайся на меня, – Никанорыч пригнулся, подставляя Маше могучую шею. – Не боись, внучка, не переломишь.
Долгих три дня, пока девушка лежала в постели, Валентина ухаживала за ней, как за малым ребенком. Поила всевозможными отварами, мазала до омерзения вонючими, только ей, да еще Никанорычу, известными мазями. Несмотря на мольбы и протесты девушки, приносила ей в постель еду, помогала ходить в туалет и часами сидела с Машей, занимая ее разговорами и читая единственное письмо, пришедшее от Васятки на третий день из Горького, с мобилизационного пункта. В закуток девушки частенько заглядывал старик, кивком головы справлялся о здоровье девушки и, получив от снохи отрицательный ответ, бесшумно уходил, досадливо покрякивая.
– Прибавила я вам забот, – корила себя Маша, придя в себя лишь к исходу третьего дня и виновато поглядывая на Валентину.
– А потому как не бабское это дело, молотом махать! – раздался язвительный голос, и в прорезь ситцевой занавески просунулась голова Семена.
– Сейчас все заботы на бабские плечи улеглись! – сердито оборвала сына Валентина. – Шел бы да сам махал молотом, коли такой жалостливый. Али делов у тебя нету? Грибов в лесу навалом, ягод, шел бы, собирал. А ты все возле баб крутишься, – в сердцах выругалась она. Сенька скорчил недовольную физиономию и выскочил на улицу.
С помощью Валентины, Маша поднялась с постели и осторожно попыталась распрямить спину. Поясницу слегка покалывало, а той, пронизывающей боли уже не было. Содранные ладони поджили и покрылись коричневатой, зудящей корочкой.
– Заживает, – широко улыбнулась Валентина, заметив невольное движение девушки. – Еще пару дней отдохнешь и будешь, как новенькая. Вчера председатель колхозу нашенского приходил, говорит, с Мордвы лошадей везут, на перековку. Ох! – судорожно вздохнула женщина. – Когда уже эта война проклятущая закончится. Ты, давай, полежи еще сегодня, а завтра уже пойдешь в кузницу. Никанорыч тебя заждался, – вполголоса добавила она, улыбаясь своим мыслям.
Когда Маша проснулась и вышла в хозяйскую половину, Никанорыч уже ушел.
– С утра убег, – пояснила Валентина, едва взглянув на вопросительно-обиженное лицо девушки. – Кони сегодня прибудут, так старик