– У тебя, – говорил я ей не раз, – глаза кошки, которая видит впотьмах.
Когда кончится война, я привезу ее к вам и уверен, что с ее помощью мы добьемся блестящих результатов».
Граф умолк. Доротея печально улыбалась, взволнованная и растроганная теплыми словами письма. Потом спросила:
– И это все.
– В этом письме нет больше ни слова, – ответил граф де Шаньи. – На этом оно обрывается. Написано оно пятнадцатого января шестнадцатого года, но отослано мне лишь через две недели, тридцатого. Из-за разных войсковых перегруппировок письмо попало ко мне с большим опозданием. Получил я его в середине февраля и впоследствии узнал, что вечером пятнадцатого января у Жана д’Аргонь внезапно поднялась температура. Доктора констатировали заражение крови. От заражения он и умер, или, по крайней мере…
– Что? Что по крайней мере? – взволнованно перебила Доротея.
– По крайней мере, такова официальная версия его смерти.
– Что вы? Что вы? – повторяла она с ужасом. – Значит, папа умер не от ран.
– Никто не знает истинной причины, – ответил де Шаньи.
– Но тогда… От чего же он погиб? Что вы думаете? Что предполагаете?
Граф молчал.
С мучительным волнением смотрела на него Доротея и, точно боясь выговорить ужасное слово, прошептала:
– Неужто… Неужто он убит?
– Многое заставляет об этом думать.
– Но чем, как?
– Отравили.
Удар был нанесен. Доротея плакала. Граф наклонился к ней и сказал, протягивая ей измятый листок, вложенный в письмо.
– Возьмите, прочтите. Между двумя приступами бреда ваш несчастный отец с трудом нацарапал эти строки. Администрация госпиталя нашла их после его смерти в конверте с моим адресом и, не читая, отослала мне. Посмотрите, как изменился почерк: он с трудом держал карандаш. Видно, что только сильнейшее напряжение воли заставляло его писать.
Доротея вытерла глаза. Ей слишком хотелось узнать правду и самой разобраться в этом хаосе. Она взяла листок и стала читать вполголоса:
– «Какой ужасный сон… А может быть, совсем не сон, а правда. В кошмаре или наяву случилось это… Раненые спят на своих койках. Ночь… Никто не просыпается. Я слышу легкий шум, чьи-то шаги под окном. Идут двое и тихо разговаривают. В палате духота, окно полуоткрыто, поэтому мне слышен разговор. Вот кто-то толкнул снаружи раму. Окно высокое, для этого надо влезть на плечи другому. Что ему нужно? Он пробует просунуть руку, но отверстие слишком узко. Около окна стоит мой ночной столик, он мешает распахнуть окно. Он засучил рукав. Рука пролезла. Он шарит на моем столе, ищет ящик. Понимаю: в ящике – медаль. Я хочу закричать, но горло сдавлено. И еще… Какой ужас: на столике стакан с моим лекарством. Рука что-то влила в стакан. Несколько капель из пузырька. Яд! Я не буду его принимать. Ни за что! И я пишу об этом, чтобы помнить: ни за что не принимать лекарства. Рука выдвинула ящик. И, когда она вытаскивала медаль, я видел на ней выше