Поэтому после 1917 года, когда власть была завоевана и естественный рост рядов социал-демократии прекратился, сохранение ее остатков в лице “коммунистической гвардии” от внутреннего разложения и посягательств со стороны “бессознательной” массы партии пробрело первостепенное значение для политического будущего страны.
Дальнейшее усиление централизма (запрет фракций и т.п.) было неизбежно. Централизм принимает крайние формы. Ибо то преимущество, которое делало социал-демократию прежде необходимой, знание, заимствование марксизма, развитие теории, что делало ее “выразительницей самых передовых стремлений своего времени”,44 ее привычка к умственному труду и индивидуализм, то эта самая интеллигентность и индивидуализм подготавливают теперь ее поражение.
“Комгвардия” сама поедала себя путем склок и расколов, теряла авторитет, освобождая политическую сцену для нового действующего лица. “Центр нашей партии съел всю партию”45 тогда и только тогда, когда на смену “комгвардии” пришла рядовая масса “пролетариев”, поставленных к власти.
“У Щедрина где-то фигурирует какой-то советник Иванов, который был так мал ростом, что решительно “не мог вместить в себе ничего пространного”. Они хотят вести рабочий класс, а сами не способны без поводыря прейти от одной своей смешной крайности к другой. Их не покидает мучительное сознание этой неспособности, и нули, стремящиеся пристать к какой-нибудь единице, они, подобно крыловским лягушкам, просившим себе царя, старательно ищут себе “вождя”, и когда им удается обрести такого, они воображают, что пришел “мессия” и требуют для него диктатуры”.46
В России, еще не познакомившейся всерьез с капиталистической культурой и буржуазной демократией, найти иной сознательности до конца марксистского характера, кроме сознательности профессиональных революционеров социал-демократов было невозможно, и централизм в условиях распада “комгвардии” неизбежно приобретал характер “бонапартизма, если не абсолютной монархии”, из политического блага становился политическим монстром культа личности Иосифа Сталина.
“Если бы наша партия в самом деле наградила себя такой организацией, то в ее рядах не осталось бы места ни для умных людей, ни для закаленных борцов: в ней остались бы лягушки, получившие наконец желанного царя, да центральный журавель, глотающий этих лягушек одну за другою…”47
РСДРП должна была превратиться в партию, где ”исчезают оттенки мысли, мысль… превращается в окостеневшую догму и совершенно перестает работать”48, где исчезает “дисциплина, основанная на сознательности и доброй воле революционеров”.49
При всем при том, несмотря на мрачные прогнозы Плеханова и вопреки своим собственным последующим тяжелым предчувствиям,