У Борхеса есть рассказ о поэте, приговоренном к казни в захваченной нацистами Праге. Перед смертью он обратился к Всевышнему с просьбой дать отсрочку на один год, чтобы дописать главное произведение своей жизни. В час расстрела он уже потерял всякую надежду на спасение, стоя у стены под дулами ружей. Но тут капля дождя, упавшая на щеку, неожиданно замерла вместе с расстрельной командой и всем окружающим миром. Молитва была услышана: застывший мухой в янтаре времени поэт получил год на свой шедевр. Записывать пришедшие в голову строфы он не мог, так как не имел возможности даже пошевелиться. Пришлось рассчитывать только на память. Спустя украденный у вечности год автор мысленно поставил последнюю точку в своем опусе, капля поползла по щеке, грохнули выстрелы, и он отправился на суд своего единственного Читателя.
Взявшись за больничные записки, я вспоминал о судьбе борхесовского поэта неоднократно. Мне казалось, я тоже располагаю достаточным запасом времени, чтобы рассказать все, что хочу. Если это была попытка самовнушения, то она с треском удалась. Я с удивлением заметил, что даже чувствую себя лучше, пока пишу. Нет, вру, не лучше. Я вообще перестаю ощущать себя в этот период. А значит, не замечаю и жгучих засосов Лимфомы, судорогой сводящих тело. Так я нашел еще одно доказательство целительной силы творчества – идеальной панацеи от всех страданий. Оставалось скрестить в себе Дюма со Стахановым, писать без остановки и радоваться жизни. Но на самом деле все стало гораздо хуже. В амбивалентной картине моего заболевания появилось ненужное третье измерение – наркотическая зависимость от текста. Причем действие наркотика заканчивается ровно в тот момент, как я перестаю писать. Боль словно накапливается в резервуаре, со злорадством ожидая, когда сможет наброситься на меня с удвоенной силой. Я уже ненавижу этот ноутбук, закрывая который, я заранее сжимаюсь, как собака Павлова в ожидании неизбежного электрического разряда. Но я не хочу, не хочу писать только ради того, чтобы не было больно, слышите! Я так не играю… мне нужно было просто отвлечься, ну что в этом плохого, отвлечься, а не подсаживаться на это дерьмо! Борхес, скотина, ты обманул меня своим эстетским рассказом. Я же помню, твой герой не только сочинял, но и думал о чем хотел, разглядывал солдат, спал, черт возьми, в подаренное ему время. Конечно, в таких условиях и обезьяна напишет «Войну и мир». А каково бы было твоему рифмоплету, мой дорогой Хорхе, если бы в каждую не посвященную творчеству секунду дождевая капля снова начинала щекотать ему щеку? Один раз отвлекся – услышал выстрел. Второй – увидел пули, летящие прямо в морду. И чтобы как можно дольше удерживать их в сантиметре от носа, ты пишешь, пишешь, пишешь без остановки,