Я освещаю фонариком пластиковые ящики, выстроившиеся до самого потолка. Дом снова сотрясается от раската грома. Я подпрыгиваю, сердце колотится в горле. Дождь льет с такой силой, что кажется, будто повсюду течет вода. Ну и как я найду протечку в такой ливень?
Я ползу по фанерному полу, тихонько отодвигая в сторону коробки с надписями «зимняя одежда», «детские игрушки», и ищу мокрые места. Чем дальше ползу, тем более влажным становится дерево.
Это очень странно. Ну посмотрите на меня: ползу по чердаку посреди ночи в поисках протечки. И даже если обнаружу течь, понятия не имею, как я ее заделаю. Разве что покричу, пока все само самой не образуется. У Кэтрин такой метод срабатывает.
Внезапно мое внимание привлекает темная коробка, задвинутая в угол. Отблеск железного замка. Я направляю на нее фонарик. Это сундук. Нет, не просто сундук. Я его помню. Это очень старое воспоминание, почти забытое.
Я подползаю к нему, зажимаю фонарик во рту и поддеваю замок пальцами. Руки трясутся. Замок открывается с неестественно громким звуком, слышным даже сквозь бьющий о крышу дождь. Еще один раскат грома сотрясает крышу, в то время как я поднимаю крышку. В свете фонарика я вижу красивый синий китель.
Еще до того, как касаюсь его, я вспоминаю эту ткань. Помню на ощупь, как она шелестела, когда папа ходил, как развевалась подобно мантии. Это папин костюм Принца Федерации. Я достаю китель, разворачиваю дюйм за дюймом, постепенно возвращаю его из небытия.
Медленно, словно опасаясь, что он превратится в пыль, надеваю его.
Китель мне, конечно, велик. Пуговицы нужно перешить, карманы – залатать. Я зарываюсь носом в воротник, вдыхаю. Он все еще пахнет папой. А еще крахмалом, которым он обрабатывал фалды.
А потом свет фонаря выхватывает сверкающую темно-фиолетовую ткань. Не может быть. Кэтрин же все это вышвырнула. По крайней мере, она так сказала. Раздала вместе с одеждой близняшек и собственным барахлом.
Я запускаю руки в сундук, пальцы касаются платья, сшитого, словно из полночного неба, из ткани цвета спелой сливы, мягкой и шелковистой. Поднимаю платье, складки дымчатого шелка скользят между пальцев. В темноте оно сияет, словно в его нитях застряла вселенная.
На глазах наворачиваются слезы. Это мамино платье, платье Принцессы Амары. Я никогда ее не знала. Я знала папу. А как бы я хотела ее увидеть.
Я прижимаю к себе платье, плотно зажмуривая глаза. Кажется, будто я здесь уже и не одна. Словно они рядом со мной.
Мне в голову приходит одна мысль. Кэтрин может продать дом, отобрать моих родителей, положить их в коробки, заставить меня работать по дому. Может осуждать меня за работу в кафе-фургоне. Но, кроме одежды в этом сундуке, я – единственное, что осталось в мире после моего папы. Может быть, я – никто, но мой отец был уникальным. И он любил меня больше всего на свете.
Какая дочь позволит этому исчезнуть?
Но что я могу, если у меня в этом мире нет ничего, кроме