Мокрая, вся в болотной грязи, босая я дрожала от только что пережитого и с тоскливой обреченностью смотрела вперед. Сумерки уже сгустились, и начинало казаться, что проклятая береза не приближается совсем, хотя вот она, рядом. В наступающей темноте кочки стали сливаться с трясиной, и я до паники боялась оступиться снова.
Наконец, запыхавшаяся и трясущаяся от напряжения и усталости, я ухватилась ослабшей, но такой родной и послушной теперь рукой за корявый ствол. Оказавшись на небольшом твердом пятачке шага в три–четыре обессиленная рухнула на сырую хилую траву и прижалась спиной к тонкому стволу. Запрокинула голову, глядя в почти ночное небо и пыталась отдышаться. В глазах защипало так сильно, что несдерживаемые уже ничем слезы полились, искажая равнодушные звезды.
Казалось, не хватает воздуха, просто катастрофически трудно дышать. Сейчас! Вот–вот проснусь. Ведь так должно быть! Открою глаза – а ничего этого нет. Зажмурилась. Открываю – все есть! И болото, уже погрузившееся в темноту, и кочки, и я с размазанной по лицу бурой жижей.
Сыро, безнадежно, гибло… Коварное место. Оно пугает своей вечной гнилостью, живет своей особенной непонятной жизнью, полной темного страха перед тем, что там, под поверхностью. Кочки казались живыми, беспрестанно двигались и волновались от газов, собирающихся то тут, то там в пузыри. Те росли, натягивались, лопались, чтоб наполнить округу тошнотворно–тухлым запахом. Ряска без просветов затягивала черные полыньи, создавая обманчивое впечатление толстых пушистых ковров. Что там, в этих омутах? Сколько жизней втянула вязкая топь? Один неверный шаг – и навеки останешься в этом бесконечно гниющем царстве.
Я заревела в голос.
Глава 5
Выплакаться не получилось. Что-то хлюпало, будто по кочкам кто-то прыгал, булькало с глухим лопаньем. Временами казалось, что слышу шипение, шорохи и вздохи, порой переходящие в стоны. Было жутко, но я успокаивала себя разыгравшимся воображением и тем, что, возможно, просто надышалась болотными парами, вот и мерещится со страху всякое.
Трясясь в ознобе и пытаясь хоть как-то согреться, поджала колени и обхватила себя руками за плечи. Почему-то особо важным сейчас казалось сидеть тихо–тихо и не дышать по возможности, потому что звуки словно сгущались вокруг, приближались, становились все различимее и громче. Желание ускорить наступление утра стало почти болезненным.
Вдруг в темноте, густой и вязкой вспыхнули небольшие