Год совы. Федор Ахмелюк

по роте), где продолжил заниматься своими «немужскими» делами – рисованием большеглазых девочек и прослушиванием сладкоголосых девочек уже с эстрады. Девочки же более земные, не нарисованные, с нормального размера глазами и заурядными или отсутствующими вокальными данными, на Андрюху внимания не обращали. Или обращали, но принимали за мягкотелого тюфячка сомнительной ориентации и пытались превратить в подружку. Андрюха злился, орал, слал хитрозадых далеко и глубоко, покупал пиво и водку, напивался, выл о неразделенной любви и паршивости этого мира – в общем, вел себя как престарелый эмо, только что без розового шарфика, слезок и попыток порезать вены. На все увещевания Ахмелюка и других отвечал, что иначе не может. Ну не такой он, и все тут. «Не такой я» было в этих кругах веским и уважительным аргументом, и от него отстали. Хотя, последние пару лет Букарев уже порядком зачерствел (ну или просто научился себя вести) и разглагольствовать о том, как ему паршиво, начинал лишь уже порядком накачавшись спиртосодержащими напитками.

      Все же, при всех его недостатках, именно Букарева Ахмелюк считал своим лучшим другом.

      – Ты опять ужрат, чувак? – на всякий случай спросил Ахмелюк, пропуская друга на веранду.

      – С чего ты взял?

      – Ну, что-то давно уже ты ко мне не заходил.

      – Я просто мимо шел, дай, думаю, зайду. Нальешь? – Букарев скинул кроссовки и направился вверх, пока Ахмелюк завинчивал банку с окурками.

      Выпить Андрюха любил, это факт. Собственно, с его обостренной эмоциональностью – вот у кого надо было спрашивать, не принадлежал ли он к всеми осмеиваемой черно-розовой субкультуре! – ничего удивительного в этом не было. Всерьез его мало кто воспринимал, особенно женщины, у которых обычно при всей либеральности мышления в рабочем состоянии подсознательный тормоз, спрашивающий «ну какой же это самец?».

      Ахмелюк распахнул холодильник, отодвинул пакет с какой-то уже начавшей пованивать чепухой и вынул банку «Толстяка».

      – Лови, – он кинул банку Букареву. Тот мигом сковырнул ключ, приложился к банке и блаженно застонал.

      – Аааа… Холодненькоееее… Ты сам как?

      – Дежурю, как видишь, – хмуро сказал Ахмелюк.

      – И долго еще будешь? Чувак, мне надо напиться.

      – До девяти. Андрюх, если так срочно, то давай ты напьешься с Каваевым, а?

      – Да не срочно. Но я поторчу у тебя до девяти, если не влом, конечно. У меня беда… – тоскливо заключил Букарев, скомкал пивную банку и швырнул куда-то в сторону мусорного ведра, конечно, не попав.

      – Не мусори, – буркнул Ахмелюк. – Торчи, конечно. Что делать будем?

      – А не знаю.

      – Тогда… ну, я думаю, рассказ о твоей беде лучше поберечь до девяти, я правильно понял?

      – Вполне.

      – Ну что ж, тогда жди, – заключил Ахмелюк и снова уставился в монитор, почитать