Я ездил в автобусах.
Автостопом.
Прокатился на товарняке через Южную Дакоту.
Я ни с кем не разговаривал.
Мое имя стало синонимом матереубийцы.
Я жил в постоянном страхе, никому не доверял и всех подозревал.
На стройке в Лондоне, штат Кентукки, бригадир спросил, люблю ли я читать триллеры. Может, он просто проявил дружелюбие. Выяснять я не стал – на следующий день меня уже не было.
Мое лицо появилось на постерах ФБР.
Меня обсуждали в специальных телепередачах.
Обо мне писали книги.
Мои книги разлетались, как горячие пирожки.
Люди хотели знать, как пишет серийный убийца.
Они говорили, что мои истории – это окна в душу зла.
Я стал знаменитостью – в дурном смысле.
Комичной и мрачной фигурой поп-культуры.
Мое имя вселяло страх.
Мое имя означало убийство.
Я никогда не был женат и привык жить один, но никогда не испытывал такого чувства покинутости.
Бездомный, преследуемый, одинокий.
Так жить невозможно.
В декабре, через два года после бегства из заснеженной пустоши в Вайоминге, я сел на автобус до Ванкувера, где купил билет на самолет и откуда улетел в Уайтхорс, до которого тысяча миль к северу.
Я взял напрокат машину и проехал полторы сотни миль на запад по Аляскинскому шоссе – до деревушки Хейнс-Джанкшн, что у подножия гор Святого Ильи. Деревню я знал хорошо – изучал для книги, которую так и не написал. Тихое, отрезанное от мира местечко, вполне подходящее для того, чтобы умереть.
Я съехал с шоссе, не доезжая до деревни. Со всех сторон меня окружал бесконечный хвойный лес. На западе маячили высоченные заснеженные горы. Температура держалась около минус тридцати. Серое, сумрачное небо и субарктическое солнце, нехотя обозначавшее свое присутствие над далекими пиками. Часы на приборной доске показывали 13:47. Я решил, что просто зайду в лес, сяду под деревом и замерзну до смерти. Вполне подходящий способ, чтобы уйти. Даже в каком-то смысле романтичный. Мне вспомнился «Костер» Джека Лондона. Я ждал того теплого эйфорического покоя, который наступит ближе к концу.
Раздевшись до футболки, я открыл дверцу и ступил из машины на хрусткий снег. Холод стоял невероятный. Глаза мои словно загорелись.
Пройдя немного в глубь леса, я выбрал голую осину, сел, прислонившись спиной к серебристой коре, и стал ждать. Скоро меня начало трясти. Заурчало в животе. В голове мелькнула мысль: зачем умирать голодным? Я поднялся, вернулся к машине и поехал в деревню, население которой доходило до восьмисот человек, но серьезно сокращалось в суровые зимние месяцы. Припарковался в центре, перед закусочной «У Билла», на украшенной к Рождеству улице. Потянулся к дверце, но открыть не смог.
Я опустил голову на рулевое колесо.
И заплакал.
Но воспоминания о тех мрачных временах преследовали меня не часто. Я прожил в лесу за пределами Хейнс-Джанкшн пять лет, и этого времени хватило, чтобы стать другим человеком. Местные знали меня как Винсента Кармайкла, принимали за своего и описывали, наверное, как человека