Я бы посмеялась, если бы кто-то сказал мне, что я могу увлечься такими вещами. Я всегда ассоциировала слово «секта» с другими понятиями: «Кул-Эйдом»,[8] Чарльзом Мэнсоном,[9] людьми, которые внезапно бросают свои семьи, промыванием мозгов, Шоном Хантером. Я имею в виду ту серию фильма «Мальчик знакомится с миром», где Шон вступает в секту и никто не в силах вытащить его оттуда. Я вручила бы кучу наград режиссерам за то, что они столько всего впихнули в тридцатиминутную серию. Если кто-то, читающий эти строки, знаком с ними, пожалуйста, похлопайте их от меня по плечу. Передайте им, что я отошла от телевизора после этой серии с мыслью: «Что-то уж слишком реальная у них вышла реальность. Чересчур реальная, на мой вкус. Что, если Шон, Топанга и Кори будут продолжать заниматься такими серьезными вещами, пока не вырастут и не покинут меня?»
Это был предпоследний курс колледжа. В первые два года учебы я наблюдала, как моя мама учится жить без своей мамы и исполняет бесконечный хоровод с моим братом – ее милым малышом, подсевшим на таблетки с длинными и непроизносимыми названиями. Я смотрела, как моя мать стоит в кухне после того, как мы с братом выкрикивали друг другу слова, которые невозможно взять обратно, и всегда поражалась, откуда у нее столько сил. Видеть, как твой прекрасный маленький мальчик превращается в какого-то незнакомца, наглотавшись таблеток! Хочу внести ясность, нимало не приврав: мой брат никогда не был злобной тварью; его сердце не переставало быть чистым и ласковым. Он, бесспорно, один из самых славных людей на свете. Я просто обнаружила, что мне очень трудно находиться с ним в одном помещении – и не сожалеть о том, что никто не привез к нашему порогу лучшую судьбу для него, как доставляют пиццу.
Может быть, мама плакала по нему больше, чем я знаю сейчас или буду знать в будущем. Но я наблюдала за ней каждые каникулы и видела, как она независимо ни от чего соблюдает обычную утреннюю рутину. Семь утра: варка кофе на плите. Долить полужирным молоком. Перевернутая страницами вниз Библия все в той же кожаной обложке, в которой она хранилась годами; из боковых кармашков вываливаются старые церковные бюллетени. Она переписывала стихи из этой Библии, пока во втором по счету кофейнике не показывалось дно. Она хранила болезнь моего брата в секрете. Словно тьма не имела ни единого шанса против всей радости, которой она себя окружала. Она молилась у раковины с посудой. Она вставляла стихи во все письма для меня – не потому, что чувствовала настоятельную потребность помочь мне найти Бога. Думаю, она просто знала, что я буду чувствовать себя более цельной, если допущу, что Он уже есть.
Так