Конечно, как и во всяком уважающем себя раю, тут есть свои непреложные правила. Попробуй только их нарушить – сразу вылетишь из него.
Во-первых, поскольку мы – общественный организм полностью герметичный, закрытый в себе, ресурсы у нас очень жестко ограничены. Животных и растений, пригодных для еды, не осталось, приходится кормиться тем, что в биологическом аскетизме своем сумело пережить Гибель Природы: плесенью, водорослями, лишайниками, ну и еще синтезированным белком. Всё (то есть абсолютно всё – только вдумайтесь!) в городе перерабатывается и используется повторно. А что делать? Всего двести лет мы заперты в своем Эдеме, до Восстановления Земли остается еще как минимум тысяча. Необходимо соблюдать крайнюю осторожность.
Ирония судьбы: человечество вымерло почти полностью, но все равно выходит, что осталось слишком много народу. Слишком много, чтобы поддерживать существование всех и каждого в Эдеме тысячу лет подряд… Ничего не оставалось Экопану, кроме как вычислить идеальный размер жизнеспособной в таких условиях популяции, то есть точное число особей, необходимое для поддержания вида на тот момент, когда он сможет выйти за пределы Эдема. До тех же пор надо постепенно снижать это число.
Поэтому Экопан, в великой мудрости своей, постановил: на одну семью, на одну пару разнополых лиц детородного возраста – только один ребенок, пока объем популяции не совпадет с идеальным. Стоит нам нарушить данный закон, размножиться хоть немного сверх нормы – и средства к существованию иссякнут, а жалкие остатки рода человеческого исчезнут, теперь уже бесповоротно, навсегда.
Какой-нибудь более трезвомыслящий искусственный интеллект, вероятно, предпочел бы отбраковать лишнее население с самого начала, а потом – удобства ради – поддерживать уже полученное безупречное количество особей. Но я уже говорила: Экопан нас любит, как родная мать. Он решил спасать нас со всем возможным милосердием и гуманностью.
Так что все мы, вторые дети в семьях (если только такие, кроме меня, еще есть), – просто чудовища, ставящие собственный биовид под угрозу самим фактом своего существования. При одной мысли об этом я испытываю острое чувство вины. Ведь я ем, дышу воздухом, оставляю