на крылья серых крыш, летящих к перелескам.
Благословляю день, случившийся среди
одной из многих зим, и даже вижу вроде,
когда гляжу назад, глубокие следы –
как первые слова на чистом развороте.
Я вижу снегирей на чёрных ветках лип
и солнечных синиц, порхающих у вяза,
и слышу всхлип дверей, далёкий резкий всхлип –
мелодия села, что в памяти увязла.
Мой чёрно-белый сон, цветное синема,
калейдоскоп огней, фрагменты старых фото.
Бродила по земле весёлая зима –
кому-то невтерпёж, прекрасна для кого-то.
И ветер продлевал бредущих силуэт,
и мир был до корней морозами прополот,
и небосвод вбирал, чтоб через много лет
всё это вспоминать, найдя достойный повод.
И холод шёл вослед: какую ни надень
шубейку, а не стой, беги до самой цели…
Благословляю день, холодный зимний день,
случившийся давно и длящийся доселе –
в любом из этих снов, в любой из этих строк,
сопящих из меня, как ярки из закута –
из дальних февралей пробившийся росток,
исток дорог, ещё не пройденных покуда.
***
Тане
Без тебя и море не море,
и пусты любые аллеи,
и рассветный ветер – в миноре,
и закатный свет тяжелее.
И простор отчаянно узок,
и смертельно тесен местами.
Без тебя любая из музык –
просто знаки на нотном стане.
И несутся дни суматошно,
бесполезно и равнодушно…
Мне никак без тебя не можно,
никогда без тебя не нужно.
Переполнен словами, снами,
обживая в эпохе нишу,
я себя без тебя не знаю,
я себя вне тебя не вижу.
Ощущать бытие всей кожей,
слышать жизнь и пути за нею –
только вместе. Прости, похоже,
без тебя совсем не умею.
Я нашёл тебя так внезапно –
и отчётливо понял вскоре:
без тебя немыслимо завтра,
без тебя и море не море –
словно жить ему неохота
в этих серых минутах вязких…
Я нашёл тебя, как находят
тот цветок, что бывает в сказках –
в лабиринтах осенних улиц,
у истока иного мира.
Хорошо, что не разминулись.
Замечательно, что не мимо.
***
Беззвучно входит в ночь моя лачуга,
накрыла землю ледяная кашица.
Мне кажется, что лето – это чудо,
а больше ничего уже не кажется.
Не кажется, что снова что-то надо,
что надо лезть из кожи, метя на люди
и в люди, ибо эта буффонада
достала хуже надолбов и наледи.
Что мне осталось, кроме «Авва Отче»,
на панцире очнувшегося оползня?
(Возможно, образ мог бы быть и чётче,
зато никто не скажет, что необразно.)
Смотрю в окно, как в пустоту – из