Живая память. Непридуманные истории, документальные свидетельства, рассказы очевидцев о Великой Отечественной. Генрих Михайлович Мартюгов

55-й армии. На кухне расположился его адъютант, а в проходной 9-метровой комнатке разместились 4 врача. Маму вызвали в сельсовет и направили на оборонительные работы, но вместо мамы поехала я. Под Ям-Ижорой мы стали рыть противотанковые рвы. Мне было 15 лет, а брату – 14. Там я встретила своих одноклассников. Но на окопах мы были недолго. Началась бомбёжка. Прилетел самолёт и на бреющем полёте начал расстреливать людей, которые рыли противотанковые рвы. Мне повезло – у нас была компания из нашего класса, и мы вчетвером держались рядом. Когда началась пальба, мы прыгнули в ров с водой, а когда стемнело, в этот ров прыгнули ещё трое. Мы думали, что это немцы, но это оказались наши: двое солдат и один гражданский. «Ребята, как вы здесь оказались?» – спросили нас. Мы ответили, что спрятались сюда, когда началась стрельба. Мы сидели полностью в воде, над водой торчали только наши головы. Военные сказали нам: «Ребята, не бойтесь! Мы вас переведём через линию фронта, только надо подождать». Мы дождались темноты, и за этими бойцами ползком перебрались на нашу территорию. Ползли примерно полкилометра, и нас привели на речку Ижору. Там по берегу мы уже вышли к родной Усть-Ижоре. Вот такой эпизод произошёл со мной в самом начале войны.

      А потом началась тяжёлая жизнь, для нас – вдвойне, потому что мы всё продали. Есть нам уже сразу было нечего. С мамой и братом стирали бельё для медсанбата, а когда привозили раненых, помогали переносить их в палатки.

      Как-то мы разгружали раненых, одного стали подымать, а он говорит: «Я сам». Стал он подниматься, и у него кишки выпали. Хорошо, что санитар как-то сумел повернуть раненого, ткнул, чтобы он упал, и обратно его шинелью стал внутренности запихивать. Кошмар!

      Когда из машины людей выгружали, персонал медсанбата распоряжался, кого куда нести. Если ранение в живот – в одну палатку; в голову, в руку ранен – в другую. Я как-то поинтересовалась, почему так, а мне ответили: если ранение в живот – всё будет бесполезно, человека сразу умирать несли.

      Весь наш участок земли и все бытовые постройки были заняты под госпиталь. В сарае организовали столовую для обслуживающего персонала и ходячих больных, а в конюшне оборудовали кухню. С холодами, во дворе построили сушилки для белья: поставили столбы четырёхугольником, поперёк прибили рейки. Нам приходилось стирать бельё. Когда стало холодно, мама уже не могла полоскать бельё в холодной воде. Полоскать пришлось брату. А я ему помогала. В январе мне исполнилось 16 лет, это уже был 1942 г. За нашу работу нам давали котелок каши – пшённой или овсянки. Каша и припасы из погреба нас спасали от голода.

      Уже в середине января адъютант как-то разбудил папу и говорит: «Что-то кошка орёт. Похоже, зовёт куда-то. Пойдём, отец, посмотрим». И папа пошёл вместе с ним. Кошка привела их к дороге и лапами стала рыть снег. Папа с адъютантом подумали, что в снегу замерзает человек, а там оказалась передняя часть лошади. Находка спасла нас от голода. Всю ночь мы разделывали конину: надо было шкуру (шкура тоже потом в еду пошла) отделить от мяса, а сил-то считай, не было. Из мяса мама наделала котлет. На чудесный запах вышел сам