русской землей и поверженной Восточной Римской империей, и разъясняет несколько в этом случае наивному великому князю, что лишь после этого решительного и праведного в высшей степени шага он станет верховным и единственным руководителем русского православия. Для окончательного же упрочения его власти остается сделать немного: необходимо с корнем вырвать самую мысль о том, что московский митрополит должен поставляться константинопольским патриархом, а эта недостойная мысль умрет только тогда, когда будет устранен с его пути максим Грек, в настоящее время находящийся под высоким покровительством великого князя. Великому князю тем самым предоставляется выбор: предать церковному суду Максима Грека, человека умнейшего, широко образованного, чистейшей нравственной жизни, близкого ему по убеждениям, либо окончательно отказаться от мысли зачать в новом браке наследника и хотя бы отчасти предотвратить неизбежную в будущем смуту на Русской земле, прямо-таки при перемене династии неотвратимую по обычаям и привычкам удельных времен. На политическом поприще личные пристрастия и симпатии редко принимаются во внимание, за двадцать лет своего довольно благополучного управления великий князь Василий Иванович поступался ими не раз, поступается и теперь и выдает Максима Грека головой Даниилу. Предлог для предательства, можно сказать, сам собой идет ему в руки: искренний, детски правдивый, как и подобает благочестивому иноку, Максим Грек высказывается категорически против развода и второго брака великого князя, какими бы государственными нуждами они ни оправдывались, поскольку, всем известно, браки заключаются на небесах и могут быть расторгнуты лишь небесами, то есть своевременной кончиной одного из супругов. И всё же его противодействие великому князю в этом важном, но по существу частном и светском вопросе действительно только удачный предлог. Максим Грек прямо-таки поперек горла стоит Даниилу своей горячей проповедью нестяжания и гневным осуждением любостяжательства. Призванный с Афона для перевода греческих богословских и богослужебных трудов и для исправления уже существующих переводов, в которые вкралось много ошибок, искажающих или затемняющих истинное слово Христа, он, едва обжившись в Москве, начинает к своему изумлению замечать, как далеко московские иноки отступили от заповеданной Христом бедности и простоты благочестивого жития. Последователь Джироламо Савонаролы, фанатик аскетизма, Максим Грек бесстрашно обрушивается на недостойное иноков пристрастие к мирскому, то есть греховному образу жизни. В одном из его поучений будто бы сам Господь отвечает епископу, изъясняющему при встрече, с каким усердием он служит Ему, дивящемуся от души, чем же он прогневал Его:
– Вы наипаче прогневали меня, предлагая мне доброгласное пение и шум колоколов, и украшение икон, и благоухание мирры. Вы приносите мне всё это от неправедной и богомерзкой лихвы, от хищения чужого имущества, ваши дары смешаны со слезами сирот,
