Утром она уехала. А ко мне скоро приехал врач: должно быть, ей пришлось объяснить причину порезов. Он отправил меня в клинику. Это было срочно необходимо: выхода для себя я по-прежнему не видел, и самоубийство казалось мне неизбежным.
…Меня вылечили. Я снова хотел жить, работать. Вернулся к себе.
Хотел увидеть её, поблагодарить. Но когда её вызвал, на экране появилось: «Её больше у нас нет».
Сумел связаться с их заведующей-сексологом, которую они называли воспитательницей. Она спокойнейше сказала мне, что Ромашка больше у них не живет, – но что мне незачем огорчаться: есть ещё несколько таких же гурий. И всё.
Так ничего не смог узнать: перевели ли её инструктором к молодым гурио, или, может быть, из-за обезобразивших её порезов она стала профессионально непригодной – и, значит, была умерщвлена.
Эта мысль долго преследовала меня. Но потом, постепенно – я забыл. Как будто это случилось вовсе не со мной. Не понимаю даже, как сейчас смог всё так отчетливо вспомнить. Увидел, как этот скот, плантатор, обращается с рабынями, и… Вот так!
Они молчали, пораженные рассказом. Лал сидел, не видя ничего перед собой, положив на стол сжатые кулаки. Губы у Эи дрожали.
– Расстроил я вас. И пир испортил. Ну, ладно: больше сегодня об этом ни слова.
– Нет, Дан, погоди, – поднялся Лал. – Помянем её.
Он поднял свой кубок:
– Вечная ей память!
Они встали и выпили молча.
– Да, ты совершенно удивительный, Дан. Совершаешь величайший переворот в физике, а по пути получаешь доказательство социальной теоремы о подлинно человеческой сущности неполноценных. Тебе верит и рассказывает о себе гурия. Я – специально ими занимаясь – не мог узнать ничего подобного. Гурии молчали, а заведующие-сексологи отвечали, что этого не следует касаться.
– Лал, прости – я больше не могу об этом говорить.
Он ушел в рубку. Они продолжали сидеть у стола, не произнося ни единого слова и так и не притронувшись к еде. Из рубки доносились мрачные звуки начала Шестой симфонии Чайковского22.
…Под утро Эя, так и не сумевшая заснуть, сменила Дана.
– Лал спит?
– Не уверена.
– А ты – спала?
– После твоего жуткого рассказа?
– Лал понимал это уже давно.
– А я как-то раньше об этом совсем не думала.
– Не ты одна. Каждый из нас слишком погружен в свою работу, остальное мы почти не видим. Нужен такой, как Лал, видящий всё сразу. И не способный быть равнодушным.
– Для меня это пока так сложно.
– Ничего: он не торопит нас.
– Иди отдыхать, Дан.
13
Давая улечься впечатлению, Лал, действительно, два дня старательно избегал продолжения разговора. Только на третий спросил:
– Продолжим?
– Конечно.
– Так!